Яркое воображение девушки жадно впитывало и другие легенды о вмешательстве небесных сил в земную жизнь. Жанна знала предания о девах, которые отводили опасность от родных мест, слышала сказания о божьих посланцах, спасавших от бедствий целые народы. Ее интеллект формировался под влиянием народных религиозно-мистических представлений. Жанне казалось, что она слышит и видит святых. Здесь имело место самовнушение, работа расстроенного религиозной мистикой и потому особенно пылкого воображения; подобное явление часто встречалось в средние века. Жанне «являлись» архангелы Михаил и Гавриил, святые Екатерина и Маргарита. Это были наиболее почитаемые в народе святые. Они называли ее возлюбленной дочерью господа и внушали ей, что она избрана богом для великого дела. Жанне было тринадцать лет, когда она впервые услышала «голоса». В последний раз она говорила с ними в ночь перед казнью.
Жанна не сразу уверовала в свою миссию. Она долго колебалась, считая себя недостойной быть исполнительницей «божьей воли». Ее останавливала привязанность к родным, которых она должна была оставить, пугало неведомое будущее. Но, когда в Домреми пришло известие о начавшейся осаде Орлеана, Жанна обрела решимость: значение битвы на берегах Луары было понятно каждому. У девушки из Домреми созрел четкий план действий.
В январе 1429 г. Жанна тайком уходит из дому. В сопровождении своего дальнего родственника Дюрана Лаксара, жившего в другой деревне и ставшего первым ее поверенным, она идет в Вокулер и предстает перед комендантом крепости Робером де Бодрикуром. Жанна обращается к нему с просьбой дать ей провожатых: она должна идти во Францию (так жители окраинных провинций называли центральную часть страны), ко двору дофина. Там она получит людей, с помощью которых снимет осаду с Орлеана. Затем коронует дофина в Реймсском соборе и выгонит из Франции всех англичан. Такова воля ее господина. Кто этот господин? Царь небесный.
Нетрудно представить себе реакцию Бодрикура. Он рассмеялся Жанне в лицо. А успокоившись, посоветовал Дюрану Лаксару отвести девушку домой, к ее отцу, наградив ее предварительно парой добрых оплеух. Вероятно, любой другой на его месте поступил бы точно так же.
Но Жанна осталась в Вокулере. Она поселилась в доме возчика Анри Ле Ройе, и вскоре этот дом стал местом массового паломничества. Люди приходили туда, движимые чувством любопытства, но уходили уверенные в том, что они действительно видели ту чудесную спасительницу Франции, появление которой было предсказано древним пророчеством. Им невольно передавалась глубочайшая убежденность Жанны в ее призвании. Много лет спустя собеседники Жанны будут вспоминать о том впечатлении, которое произвели на них слова девушки, проникнутые непоколебимой, даже фатальной убежденностью. Вот что расскажет о первой встрече с Жанной бедный рыцарь Жан де Новеломон, по прозвищу Жан из Меца, ставший после этой встречи преданным другом девушки: «Когда я впервые увидел в Вокулере Жанну, на ней было поношенное красное платье. Я спросил у нее: „Что вы здесь делаете, милочка? Не следует ли нам изгнать короля, а самим превратиться в англичан?“. Она мне ответила: „Я пришла сюда, чтобы попросить сира де Бодрикура проводить меня к королю (т. е. к дофину Карлу, - В.Р.)или дать мне провожатых, но он не обратил внимания ни на меня, ни на мои слова. И все же нужно, чтобы в урочный час я была у короля - даже если бы мне пришлось ради этого стереть ноги до колен. Потому что никто на свете - ни короли, ни герцоги, ни шотландская принцесса (нареченная пятилетнего сына дофина, будущего короля Людовика XI, - В.Р.) - не смогут спасти Французское королевство. Никто, кроме меня. Я предпочла бы прясть возле моей матери. Но это от меня не зависит. Нужно, чтобы я шла“.
«И тогда, - продолжает Жан из Меца, - я протянул Жанне руку и поклялся, что с божьей помощью провожу ее к королю. В то же время я спросил у нее, когда она хотела бы выехать. „Лучше сегодня, чем завтра, и лучше завтра, чем послезавтра“, - ответила она. Еще я спросил у нее, намерена ли она ехать в женском платье, на что она мне ответила: „Я охотно переоделась бы в мужской костюм“. Тогда я дал ей одежду и обувь одного из моих людей»[7].
Задержимся на последнем эпизоде. Ни Жанне, ни ее собеседнику и в голову не могло прийти, что, переодевшись в мужской костюм, девушка совершила преступление против законов церкви. Они смотрели на это, как на совершенно естественный поступок, вызванный соображениями безопасности и удобства. Путь предстоял неблизкий - верхом, по дорогам, кишевшим разбойниками, и женское платье для такого путешествия не годилось. Та непринужденность, с которой Жан из Меца предложил девушке костюм своего слуги, и та легкость, с которой Жанна - очень щепетильная во всем, что относилось к внешнему благочестию, - приняла это предложение, свидетельствуют о том, что современники не придавали ее поступку решительно никакого значения. Женщины, по-видимому, часто переодевались в мужскую одежду, отправляясь в дальний путь.
7