Вскоре после этого разговора, о котором нам известно из показаний Луи д’Олона на процессе реабилитации, Жанна пыталась бежать. Ей удалось проскользнуть незамеченной мимо стражника, охранявшего комнату в башне, где она была заключена, и выйти во внутренний двор замка. Но там ее увидел привратник и поднял тревогу.
Когда во время суда ее спросили, почему она решилась бежать, хотя и была уверена, что избавление от плена придет к ней от самого господа бога, Жанна ответила пословицей;«Помогай себе, а бог поможет тебе» (Aide-toi, Dieu t'aidra).
Близость к району военных действий заставила Жана Люксембургского увезти Жанну еще дальше на север. Там, в глубине пикардийских лесов, находился его родовой замок Боревуар - мрачная твердыня с высокой башней, обнесенной несколькими рядами стен. Пленнице отвели помещение в верхнем этаже башни.
Владетельный тюремщик чувствовал себя спокойно: бежать из Боревуара было почти невозможно, да и некуда. Жанна могла отныне надеяться только на помощь со стороны Карла VII.
Напрасные надежды. Ее «милый дофин», ее «благородный король», которому она верила и доброе имя которого она защищала на суде и перед эшафотом так горячо и яростно, как никогда не защищала самое себя, и пальцем не пошевелил для ее спасения. Король Франции не предпринял ни одной попытки спасти Жанну или облегчить ее участь. С этим вынуждены согласиться даже те монархически настроенные историки, которые сделали все возможное, чтобы оправдать поведение Карла.
Обычно они объясняют бездействие французского правительства тем, что любая попытка спасти Жанну была якобы заведомо обречена на неудачу. С их точки зрения, судьба Жанны была предрешена с того самого момента, как девушка попала в плен: бургундцы не продали бы ее никому, кроме англичан, а те ни за что не выпустили бы ее из своих рук.
Но Жанна еще не была во власти англичан. Она находилась в руках Жана Люксембургского, и лишь один человек, кроме него, имел бесспорное право распорядиться ее судьбой. Этим человеком был герцог Бургундский, который в качестве сюзерена Жана Люксембургского мог затребовать пленницу к себе.
Он не сделал этого. Филипп предпочел оставить Жанну у своего вассала. Не ответил он и на письмо Парижского университета от 26 мая. Почему? Не потому ли, что сам еще не принял окончательного решения относительно дальнейшей судьбы Жанны?
Проницательный политик, он великолепно понимал все значение разгрома англичан в долине Луары и последовавших за этим разгромом военно-политических успехов Франции. В его глазах дело Англии было безнадежно проигранным, а полная победа Франции представлялась лишь вопросом времени. Блюдя свои интересы, он начал исподволь высвобождаться из английской упряжки. Начиная с лета 1429 г. в политике Филиппа Доброго заметна осторожная тенденция сближения с Францией. Первым шагом в этом направлении было августовское перемирие. Оно оказалось, правда, недолгим, но и после возобновления военных действий дипломатические контакты между Бургундией и Францией не прекращались. Роль посредника взял на себя савойский герцог Амедей.
25 мая 1430 г. - через день после пленения Жанны - Филипп пишет из лагеря под Компьенем письмо Амедею, в котором просит выяснить, насколько серьезны намерения французского правительства начать мирные переговоры. В конце он сообщает о взятии в плен «той, кого они [«арманьяки»] называют Девой». Адресованное герцогу Савойскому, письмо это предназначалось для Карла VII. Его дата и содержание свидетельствовали о том, что Филипп связывал в какой-то мере дальнейшую судьбу пленницы с ответом Карла. Он делал ставку на Жанну в той политической игре, которую намеревался вести со своим кузеном, королем Франции.
Амедей немедленно переслал копию этого письма в Жьен, где находился тогда французский двор. Ответ Карла, датированный 29 июня и также адресованный савойскому герцогу, был весьма уклончивым: король приветствовал стремление своего бургундского кузена к миру, но отказывался вступать с ним в переговоры до тех пор, пока не выяснит мнение принцев крови. О Жанне не было сказано ни слова.[12]
Когда посланец Амедея Савойского вручил копию этого ответа Филиппу, тому стало ясно, что если случай и послал ему важный козырь в лице пленной Жанны, то использовать этот козырь в игре с Карлом VII он не может. Французский король ясно давал понять, что он нисколько не заинтересован в судьбе Жанны и не намерен действовать в ее защиту. Как бы отныне ни складывались франко-бургундские отношения, на участь девушки они уже никак повлиять не могли. Филипп мог теперь действовать в другом направлении, начав переговоры с англичанами об условиях продажи им «лотарингской колдуньи».
11
Рис. 8. Филипп Добрый, герцог Бургундский.