Остальные члены университетской делегации были менее примечательными личностями.
Вот эти-то люди и образовали штаб трибунала. Без их ведома, совета и согласия не предпринималось решительно ничего. Они неизменно присутствовали на всех допросах Жанны - как публичных, так и тайных (на последние допускались лишь особо доверенные члены суда). Зачастую Кошон поручал кому-нибудь из них вести самый допрос. Они составляли наиболее важные документы процесса - в том числе обвинительное заключение. Они ездили в Париж и привезли оттуда постановление университета, объявляющее Жанну еретичкой и колдуньей. Они произносили речи и проповеди. Они усердствовали изо всех сил, подчеркивая свое враждебное отношение к подсудимой. Жан Бопер изощрялся в изобретении провокационно-казуистических вопросов. Это именно он, ведя очередной допрос Жанны, спросил у нее, находится ли она в состоянии благодати (Croyez-vous etre en la grace de Dieu ?), хотя не мог не знать, что здесь нельзя сказать ни «да», ни «нет»; сказать «да» - значило впасть в смертный грех гордыни, так как по учению церкви никто из мирян не ведает, почиет ли на нем «божья благодать»; сказать «нет»-значило признать себя отверженной. Осторожность и находчивость, соединенные с теми элементарными сведениями из популярной теологии, которые Жанна усвоила, слушая молитвы и проповеди, подсказали ей единственно возможный ответ: «Если я нахожусь вне благодати, пусть господь мне ее пошлет; если я пребываю в ней, пусть он меня в ней хранит».
Какое чудовищное неравенство сил! С одной стороны - светила богословской науки, искуснейшие теологи и опытнейшие правоведы. С другой - молодая простолюдинка, которая, по ее собственным словам, не знала «ни а, ни б». Она должна вести с ними поединок. Одна. Без совета и помощи.
Численность и состав трибунала, среди членов которого решительно преобладали французы, были определены главной политической целью процесса. В Руане судили не просто молоденькую девушку, возомнившую себя божьей посланницей - для этого не нужно было созывать столь пышное и представительное собрание. Судили то дело, которому эта девушка посвятила себя: освобождение Франции.
«По тому, что я видел, - заявил на процессе реабилитации судебный исполнитель Жан Массье (а он видел и знал многое, - В.P.), - мне представляется, что [судьи] действовали не по здравому смыслу и благочестию, а из ненависти и страха, с умыслом унизить честь французского короля, которому служила Жанна».
Суд был призван не только физически уничтожить Жанну, но и, воздействуя на религиозные чувства современников, опорочить в их глазах всю ее деятельность. По замыслу организаторов процесса анафема должна была исходить от авторитетного церковного органа, составленного по преимуществу из соотечественников подсудимой.
А сами асессоры? Чем руководствовались они? Отдавали ли они себе отчет в истинном характере и причинах процесса? Заслушаем их собственные показания:
«Среди тех, кто присутствовал при ведении процесса, некоторые (как, например, бовеский епископ) повиновались своей приверженности англичанам, других (двух-трех английских докторов) побуждало желание мести, третьи (парижские доктора, например) были привлечены платой, четвертые (среди которых был вице-инквизитор) уступили страху» (Q, II, 351).
Эти слова принадлежат помощнику инквизитора доминиканцу Изамбару де Ла Пьеру. Они очень точно определяют те мотивы, которыми руководствовались члены трибунала: политические симпатии, месть, корысть, страх.
Что же касается действительного характера руанского процесса, то никто из его участников не строил здесь никаких иллюзий. Решительно всем было ясно, что они участвуют в инспирированном суде, подлинные причины которого весьма далеки от «дела веры». С безмятежным цинизмом говорил об этом Пьер Мижье, доктор богословия и приор Лонгвиля, который был на суде одним из самых рьяных подручных Кошона, а впоследствии стал лояльным подданным Карла VII:
«По моему убеждению, и как я мог судить об этом по фактам, англичане люто ненавидели Жанну и жаждали ее смерти любым способом. И это потому, что она оказывала помощь нашему христианнейшему государю.
Я слышал от одного английского рыцаря, что англичане боялись ее больше, чем сотни солдат. Говорили, что она наводит порчу. Само воспоминание об одержанных ею победах приводило их в трепет. Таким образом, процесс против нее затеяли англичане. Это по их наущению духовенство произвело судебное разбирательство» (Q, II, 361).