Таковы были методы допросов. Впрочем, следствие не ограничивалось только допросами подсудимой. Чтобы вернее погубить Жанну, организаторы процесса подослали к ней соглядатая.
Среди асессоров трибунала был некий руанский священник по имени Никола Луазелер. Близкий друг Кошона, он пользовался полным доверием епископа и выполнял самые «деликатные» его поручения. Во время первых публичных допросов Луазелер контролировал работу секретарей: спрятавшись за занавеской, прикрывавшей оконную нишу, он вел протокол допроса, который затем сопоставлялся с записями Маншона и его коллег. А когда следствие зашло в тупик и стало ясно, что допросы подсудимой не дадут нужного для обвинения материала, метр Луазелер получил новое задание.
Однажды в камеру Жанны ввели немолодого человека в светской одежде. Выждав, пока стражники оставят его наедине с заключенной, он обратился к ней со словами привета, назвавшись ее земляком - лотарингцем и сторонником французского короля. Жанна, которая давно не видела ни одного приветливого лица и не слышала ни одного доброго слова, сразу же прониклась доверием к этому человеку и охотно отвечала на его многочисленные вопросы. Ей и в голову не могло прийти, что ее доброжелательный собеседник - агент Кошона, так как Луазелер никогда не появлялся открыто на заседаниях трибунала. Не подозревала она и о том, что весь их разговор слышен в соседней камере, где в этот момент находились Кошон, Уорвик и два секретаря. Вот что нам известно об этой сцене из показаний судейского секретаря Маншона.
«В соседней камере имелась отдушина, подле которой посадили меня и моего коллегу, чтобы подслушивать то, что скажет Жанна. Мы сидели там, слыша все и оставаясь незамеченными. Луазелер пустился в разговор с Жанной, сообщая ей выдуманные им новости. Поговорив о состоянии дел [французского]короля, он начал расспрашивать о ее откровениях. Жанна отвечала на его вопросы, уверенная, что он ее земляк и сторонник. Епископ и граф приказали нам занести в протокол ее ответы, но я возразил, что не следует этого делать, ибо бесчестно вести процесс таким путем, и что, если бы Жанна говорила подобные вещи в условиях нормального судопроизводства, то мы бы охотно их зарегистрировали.
Луазелер держал нас, нотариусов, в курсе всего, что дружески и по секрету говорила ему Дева, находя все время средства возвращать ее в зону нашей слышимости. Позже им был составлен мемуар, который использовался во время допросов для того, чтобы поймать Жанну врасплох и с поличным» (Q, III, 140, 141).
Никола Луазелер был не только шпионом, но и провокатором. Пользуясь доверием Жанны, он советовал ей, как она должна вести себя перед судьями. Странные это были советы. Луазелер внушал девушке, что она ни в коем случае не должна доверять людям, судившим ее от имени церкви: «Если ты доверишься им, то погибнешь». «Я полагаю, - осторожно замечает по этому поводу секретарь Буагильом, - что бовеский епископ был полностью в курсе дела, потому что иначе Луазелер не смог бы отважиться на такое поведение» (Q, III, 162). Только ли «в курсе дела»? Конечно, нет. Все, что нам известно о характере Луазелера и его взаимоотношениях с патроном, позволяет утверждать, что эти провокационные советы были подсказаны самим монсеньером епископом. На руанском процессе судья был заинтересован не в чистосердечных признаниях подсудимой, но в ее запирательстве, которое производило неблагоприятное впечатление на других членов суда и усугубляло в их глазах вину Жанны. Позже, открыв свое духовное звание, но по-прежнему выдавая себя за сторонника французов, Луазелер стал исповедником подсудимой, которая, по словам Маншона, никогда не появлялась перед трибуналом без предварительной беседы со своим наставником. Нужно ли говорить, что каждая исповедь тотчас же превращалась в допрос, а все, что поверяла Жанна духовнику, немедленно становилось известным судьям?
Ознакомившись с методами ведения следствия, перейдем к самому главному в первой фазе процесса: к содержанию допросов и к их результатам.
Жанну, как известно, привлекли к церковному суду на том вымышленном основании, что «общая молва» подозревает ее в ереси и колдовстве. С точки зрения христианской догматики, это были различные преступления: под ересью понималось отклонение от ортодоксальной веры и норм поведения христианина, под колдовством - общение с нечистой силой. Считалось в то же бремя, что будучи различными, эти преступления тесно связаны друг с другом. Зависимость здесь была обоюдной: с одной стороны, дьявол не мог овладеть душой безгрешного человека, с другой - само наличие греховных поступков и помыслов указывало на присутствие поблизости врага рода человеческого. Такова была общая «теоретическая предпосылка», из которой исходили судьи, стремясь извлечь из показаний подсудимой материал, подтверждающий первоначальное подозрение.