Как по таким историям предсказать перемены, например, появление у меня по соседству вьетнамского массажиста, — далеко неясно. Но перемены происходят — так тектонические плиты, мелких передвижений которых вы не замечаете, в конце концов сильно смещаются, вызывая крупное землетрясение, и можете тогда попрощаться со своим высоким показателем качества жизни.
Отслеживать надо самые разные признаки, например: сколько раз в месяц ваш квартал посещают сотрудники Ветеринарной службы; выходит ли дама из дома напротив за своего садовника-ямайца, чтобы обеспечить его разрешением на работу в США; как часто на крыше соседнего дома появляется лающая собака, будто в Бангалоре или Карачи; как на протяжении двух лет меняется число участвующих в закупках корейцев из одной и той же семьи.
На прошлой неделе я вышел посыпать дорожку солью, чтобы наш почтальон, которого, кстати, зовут Скотт Фицджеральд, не поскользнулся и в конце концов не подал на меня в суд. И прямо на обледеневшей траве обнаружил чей-то протез верхней челюсти — шокирующе-интимная штука, будто часть человеческого тела. Понятия не имею, кто его там бросил, — шутки ради, или не желая больше его носить, или чтобы насолить мне, или просто в подтверждение того факта, что на данной стадии развития цивилизации случаются вещи, объяснению не поддающиеся. Мой старый покойный друг Картер Нот (жертва болезни Альцгеймера — ушел как-то зимним вечером на байдарке в море от маяка Барнигэт и не вернулся) частенько говорил мне:
— Гений, Фрэнк, — это тот, кто может подметить тенденцию. Тот, кто узнает Орион там, где прочие, вроде нас, говнюков, видят лишь симпатичные звездочки.
Какие тенденции намечаются здесь и сейчас — по соседству, — мне не понять: на это у меня нет ни времени, ни способностей.
Разворачиваясь на Ходж-роуд, чтобы ехать по ее западной стороне (особняки на ней богаче, чем на противоположной), я почувствовал солоноватый сернистый запах — окно в машине было опущено, и в него задувал не по сезону теплый ветерок. Видимо, пары, возникшие вследствие урагана, и два месяца спустя продолжают переноситься к нам с побережья, создавая ядовитую атмосферу, которую мы и рады бы не замечать, да не получается. Вероятно, звонящие в студию радио WHAD в конце концов не такие уж сумасшедшие.
Сначала мне показалось, что городской особняк Медли под номером 28 совсем не изменился со времени славного изобретения, принесшего Эдди богатство, жену-шведку, яхту, машины и возможность путешествовать. Этот большой старый дом со множеством пристроек, стоящий в западной части Хэддама, считался у нас красивым. Стоит он в глубине участка, так что с улицы за бирючиной, можжевельником и рододендронами, через которые петляет подъездная аллея, проглядывают только отдельные его части. Моя бывшая жена восхищалась этим «совершенством», пренебрежительно называя наш прежний дом, наполовину деревянный и выстроенный в стиле Тюдоров, «безвкусным», — впрочем, когда его строили, я думаю, об изяществе никто не задумывался. (Мне наш дом очень нравился, и я горевал о его сносе. Снесла его семья правых взглядов, коричневорубашечников, будущих сторонников «Движения чаепития», которая поддерживала Дэвида Дюка, выдвигавшегося на пост президента. В горах, где у нас добывают уголь, они держали наготове небольшую частную армию, но, узнав, какова доля евреев в штатах, прилегающих к восточному побережью — она действительно велика, — совсем пали духом и отступили в Айернвиль[26], где всем заправляет «белый человек».)
Когда-то дом 28 представлял собой произведение архитектуры в стиле Греческого возрождения[27] с фронтоном и колоннами, но теперь от этой исходной части по участку расползлись «крылья». Сменявшие друг друга поколения владельцев пристраивали их, чтобы детям «было, где жить», а каждой очередной жене (их тут прошла целая фаланга) устроить студию танцев и йоги, темную комнату для фотографии, галерею для коллекции из Центральной Америки, солярий, гербарий, типографию, оранжерею, кинозал. Кроме того, всегда нужна «комната бабушки», а также со вкусом оформленное местечко, да не одно, чтобы спокойно посидеть-подумать в тишине в ожидании мужчин, заключающих головокружительные сделки где-нибудь в Дубае или Гонконге, откуда тоннами везли деньги, чтобы за все это заплатить. Дома с подобной историей для западной части Хэддама — явление обычное. Впрочем, печальный итог заключается в том, что мало кто из их нынешних обитателей имеет сколько-нибудь значительные права на все свое жилище, как это бывает у обычных людей. Деньги приходят и уходят. Только дома — величественные, тихие, владельцы которых должны банку менее 50 % стоимости недвижимости, — свидетельствуют о жизнях, прошедших под их кровом.
Эдди, однако, — исключение, поскольку своей огромной кучей камней завладел единолично, выложив за нее в семидесятые годы 350 тысяч. Теперь (это его «теперь», разумеется, легко превращается в «тогда») мог бы выручить за дом четыре миллиона, а может, и больше. Я доехал до усыпанного горохоподобным гравием круга, в центре которого помещался бесформенный бронзовый ком, на создание которого скульптора — им вполне мог оказаться Генри Мур[28] — вдохновила, скорее всего, женская красота. Тут стало заметно, что дом сильно «нуждается в ремонте» — выражение, которым на риэлторском жаргоне обозначают состояние упадка, неизбежно ведущее к появлению прорехи в бумажнике владельца. Стены было бы неплохо покрасить, крышу, наружные подоконники, софиты и основания греческих колонн заменить, выбоины в фундаменте и трубах заделать кирпичом. Кровли раскинутых «крыльев» кое-где просели, заставляя подозревать протечки (если не хуже), на что давно уже никто не обращал внимания. Четыре миллиона — оценка еще оптимистическая. Правда, Эдди на оценки теперь наплевать. Какой-нибудь эмир, олигарх или африканский полевой командир, выпускник Уортонской школы бизнеса при Пенсильванском университете, купив такое владение, первым делом снес бы все до основания, как бешеные выходцы из Кентукки сравняли с землей наш старый дом, за один день уничтожив мое прошлое со всеми юношескими мечтами.
Пока я выбираюсь из машины, белая дверь дома отворяется, и на площадке парадной лестницы показывается Файк Бердсонг, человек, встретить которого я вот уж никак не хотел. В применении к таким людям выражение «услада взора» меняет свой смысл на противоположный. Только теперь, хотя следовало бы раньше, я заметил возле дома его старый помятый «чероки». Файк — министр без портфеля, усердный, как бобр, выходец из алабамского Принстона[29] и Теологического института, неизбежно является там, где вам меньше всего хотелось бы его видеть. Никто, будучи в здравом уме, не доверит ему и стадо коз. В Хэддаме Файк ждет своего часа много лет: занимает в аэропорту Ньюарк должность «дельта-капеллана» (в чьи обязанности входит выполнение обрядов после крушения самолетов), ведет утренние религиозные передачи на радио WHAD, а также служит на похоронах и венчаниях, где никто ни во что не верит, но всем хочется участия церкви. Кроме того, он рьяный сторонник блока Ромни — Райан (на его машине красуется соответствующая наклейка) и со времени избирательной кампании ведет себя так, будто Мит[30] уже победил, и только мы все, дураки, об этом не знаем.
27
Неоклассический стиль в архитектуре, включающий черты греческих храмов V в. до н. э. Был широко распространен в Европе и США в первой половине XIX в.
29
Есть город Принстон (штат Нью-Джерси), где находится знаменитый университет, а в штате Алабама есть никому не известный городишко Принстон, глубокое захолустье. Фраза допускает еще другое толкование: Файк родом из Алабамы, но выпускник Принстона и Теологического института. Но для выпускника Принстона он слишком беден и занимает слишком скромное положение.