— Меня интересует абсолютно все, — говорил он, — и как вас встретит старый Ахмет, и расположение его дома, и люди, которых, возможно, вы у него встретите.
Сергей Сергеевич дважды напомнил, чтобы Ахмету не задавали никаких неосторожных вопросов, не проявляли «ни грана повышенного интереса и любопытства».
Анка, которую Алексей предупредил еще вчера, охотно согласилась составить компанию Нине Викторовне. Вначале женщины шли молча, разговор не клеился. Нина Викторовна была занята мыслями о предстоящей встрече со стариком, а Анка не знала, о чем ей говорить с малознакомой женщиной, женой профессора. Но через несколько минут спутницы разговорились. Отвечая на вопросы Васильевой, Анка оживилась и рассказала ей о достопримечательностях Мореходного, о своем увлечении радиотехникой и даже похвасталась, что на областных соревнованиях радиолюбителей в приеме и передаче на телеграфном ключе обогнала некоторых местных чемпионов и заняла второе место. Нина Викторовна с удовольствием смотрела на раскрасневшееся лицо девушки и невольно вспоминала себя перед войной, такой же молодой и увлекающейся.
Потом разговор коснулся семьи Семушкиных. Нина Викторовна спросила:
— Алеша — ваш друг?
Анка неожиданно вспыхнула, смутилась, на глазах выступили слезы.
— Что с вами? — удивилась и огорчилась Нина Викторовна. — Простите меня, если мой вопрос оказался некстати.
— Нет, ничего… — ответила Анка. — Да, мы друзья с Алешей. Но я не понимаю…
— Что вы не понимаете? — Нина Викторовна, чувствуя, что девушке нелегко говорить о личном, обняла ее за плечи и прижала к себе.
Анка почувствовала доверие к этой красивой молодой женщине. Как это случается с людьми, молча переживающими какое-либо горе, ей захотелось вдруг рассказать обо всем, что тревожит и волнует ее. И Нина Викторовна услышала взволнованный рассказ о первой любви.
— Когда приехал Алеша, — говорила Анка, — мы с ним в тот же день встретились. Ведь не виделись почти целый год. А потом уж так повелось: каждый день встречались: то он за мной на работу зайдет, то утром, когда я на службу спешу, он меня встретит. Каждое воскресенье вместе. А сейчас… — Анка опустила голову. — Вроде как избегает меня Алеша. При встречах все больше молчит, домой торопится.
Девушка подняла голову и посмотрела на Нину Викторовну широко раскрытыми печальными глазами.
— Ведь в горе сердце особенно открывается, поддержки просит, а Алеша словно замок на свое сердце повесил.
Анка замолкла и горестно вздохнула. Нина Викторовна почувствовала, как волна неизъяснимой нежности охватывает ее. Эх, Анка, Анка, милая девчуша! Она напомнила недавнее прошлое. Точно так же и сомнения, и тревогу доводилось испытывать ей, лейтенанту Строевой, когда командир роты разведчиков Андрей Васильев долго не показывался в отделе полковника Родина. Или когда он, торопясь по срочному служебному делу, слишком поспешно и, как ей казалось, чересчур сухо здоровался с переводчицей отдела.
Нина Викторовна еще крепче обняла Анку, и девушка доверчиво прижалась к ней.
— Знаешь, Аннушка, — доверительно зашептала молодая женщина, — мужское сердце — оно как-то по-особенному устроено. Ведь вот мы, женщины, когда приходит горе, ищем опоры, поддержки, откровенничаем, и нам легче становится. А мужчины, они чаще всего наоборот. В себя уходят, людей сторонятся. Может быть, это и потому, что горем своим не хотят любимого человека огорчать, а может быть, слабости своей стыдятся… Чудаки!
— Чудаки! — как эхо повторила Анка.
— И Алеша, наверное, тоже, — продолжала Нина Викторовна. — Тяжело ему сейчас, очень тяжело. Любимого отца потерял, вот он и затаился, ушел в себя, переболеть в одиночку хочет.
В теплом, задушевном разговоре незаметно сокращался путь. А он был длинным — путь до дома Курманаева. Анка, знавшая все переулки и тупики Мореходного, вела Нину Викторовну кратчайшей дорогой, и все же прошло не меньше сорока минут, пока не показались, ярко блестя на солнце, крыши Зеленохолмья.
Нина Викторовна, впервые оказавшаяся здесь, была поражена величавой и будто застывшей красотой Зеленых Холмов. Ей открылась удивительная картина: цветы… цветы… Ярко-желтые и ослепительно белые, они сливались с золотистым цветом песчаного берега, с бескрайней синевой гладкого, как зеркало, моря, с цветом неба, казавшимся здесь особенно голубым.
Дом Курманаева, второй с края, был обнесен высоким забором, поверх которого в несколько рядов протянулась колючая проволока. Возле калитки стояла скамейка. Анка, сделав знак Нине Викторовне, чтобы та подождала, вскочила на скамейку, на цыпочках дотянулась до верха забора и, приложив руки ко рту, прокричала нараспев: