- У тебя губа не дура.
- Еще бы. За столько лет.
Я вышел из дома, остановил такси и дал адрес уголовки на Двадцатой улице. Там вышла неувязка. Пэрли Стеббинс ушел обедать. Пытаться получить то, зачем я пришел, от кого-то из оставшихся было пустой тратой времени, поэтому я настоял на аудиенции у Кремера, и меня послали в его кабинет. Кремер сидел за столом, уминал салями с огурчиками и запивал их кефиром. Когда я доложил, что хочу взглянуть на дело Дайкса и составить список сотрудников конторы, где он работал, Кремер заявил, что занят и не может со мной препираться, но рад был меня видеть и желает мне всего доброго.
- Да, сэр, - вежливо поблагодарил я. - Мы сделали для вас все, что могли. Раздобыли для вас связь между Дайксом и Уэлман. Разнюхали все про Эйбрамс, пока она ещё не остыла, и бескорыстно передали вам. Да, вы застряли, но и мы в тупике. Теперь мне понадобился список имен, который я мог бы запросто раздобыть в другом месте, затратив на это пару часов и двадцатку, но вы изволите быть слишком заняты. Нет, вы не виноваты, это все еда. Желудок небось дурит. Черт побери, занятная же у вас диета!
Кремер проглотил смесь салями и огурчиков, которую пережевывал, нажал кнопку внутренней связи и заговорил:
- Росси? Посылаю к тебе Гудвина. Арчи Гудвина. Покажи ему досье Леонарда Дайкса, и пусть он выпишет имена тех, кто работает в юридической конторе. Больше ничего ему не давай. И следи за ним. Ясно?
- Да, инспектор, - проскрежетал металлический голос.
Домой на Тридцать пятую улицу я поспел к обеду, заскочив ещё по дороге в писчебумажный магазин, чтобы приобрести простые белые наклейки. Остальное, что мне могло потребоваться, было под руками.
Пообедав, я приступил к делу. В моем списке числилось шестнадцать женщин. Конечно, порывшись в деле, я мог бы узнать, кто есть кто, но на это ушло бы много времени, к тому же я не хотел быть необъективным. Девица, занимающаяся архивами, могла понадобится мне не меньше, чем личная секретарша старшего компаньона Джеймса А. Корригана. Для начала я ограничился только именами и напечатал каждое из них на отдельной наклейке. Кроме того, я шестнадцать раз напечатал на простой бумаге (чтобы не испортить впечатление копией, отпечатанной через копирку):
"Эти орхидеи настолько редкие,
что купить их нельзя.
Я отобрал их для Вас. Если хотите
узнать почему, позвоните мне по
телефону ПЕ 3-1212.
Арчи Гудвин".
Упрятав конверт с наклейками и записками в карман, я поднялся в питомник, взял корзину и нож, перешел в оранжерею и принялся срезать орхидеи. Мне требовалось сорок восемь, по три штуки каждой женщине, но я срезал с запасом, на всякий случай, главным образом - каттлеи Дионисия, Катадин и питерси, брассокаттлеи Калипсо, фурниери и Нестор, а также лейлиокаттлеи барбаросса, Карменсита и Сейн-готард. Букет получился потрясающий! Теодор предложил свои услуги, и я не стал отбрыкиваться. Правда, он пытался отговорить меня от Калипсо, которые якобы не полностью расцвели, но я настоял на своем.
В питомнике у нас хранятся подарочные коробки, нарядная бумага и ленточка. Теодор аккуратно укладывал цветы и прилагал записки, а я пришлепывал наклейки и ковырялся с лентами. Ох и пришлось мне с ними помучиться! Вулф-то собаку съел в этом деле, даже Теодору было далеко до него, не говоря уж обо мне, но сегодня правил бал я. Когда наконец был завязан последний бантик, а все шестнадцать коробок тщательно упакованы в большую картонку, часы показывали уже без двадцати четыре. Времени хватало. Я стащил картонку вниз, надел пальто и шляпу, вышел, поймал такси и дал водителю адрес на Мэдисон-авеню в районе Сороковых улиц.
Контора "Корриган, Фелпс, Кастин и Бриггс" располагалась на восемнадцатом этаже одного из тех зданий, где не жалеют мрамора, чтобы пустить пыль в глаза; двухстворчатая дверь в контору помещалась в самом конце широкого коридора. Пружины, удерживающие створки, были, должно быть, рассчитаны на то, чтобы вытолкнуть лошадь, поэтому я вступил в приемную без свойственной мне грации, что отношу также на счет громоздкой картонки. В просторной приемной двое клиентов дожидались, сидя на стульях, ещё один слонялся взад-вперед, а в углу, за стойкой, золотисто-пепельно-палевая блондинка с кислым выражением на смазливой мордашке колдовала над коммутатором. В нескольких шагах от неё стоял небольшой столик. Я подошел, поставил свой груз у стойки, развязал картонку и принялся вытаскивать одну за другой нарядные коробки с бантами и раскладывать их на столике.
Суровая привратница ожгла меня уничтожающим взглядом.
- Что там у вас, атомная бомба? - спросила она вредным голосом. - Или День матери* (*Отмечается американцами во второе воскресенье мая) в феврале?
Я покончил с коробками и придвинулся чуть ближе.
- На одной из коробок, - сказал я, - вы найдете собственное имя. На остальных - другие имена. Доставить нужно сегодня. Быть может, у вас прибудет бодрости и оптимизма...
Я замолк, так как говорил в пустоту. Девица выскочила из-за стойки и рысью метнулась к столику. Не знаю, на какое чудо она надеялась, но, судя по её прыти, оно могло уместиться в столь изящной коробке. Пока она разыскивала свое имя, я пересек приемную, утвердился на надежном плацдарме перед предательской дверью, проскочил её, не уронив достоинства, и был таков.
Если нарядные банты возымеют столь магическое действие на всех женщин в этой конторе, то обрывать телефон мне начнут с минуты на минуту; имея это в виду, я намекнул таксисту, что неплохо бы прорваться к Тридцать пятой улице менее чем за час, но увы, сами знаете, что творится на Манхеттене в это время дня.
Когда мы наконец добрались, я взбежал по ступенькам, отомкнул дверь, промчался на кухню и спросил у Фрица:
- Мне никто не звонил?
Он ответил, что нет. При этом глаза его странно заблестели.
- Знаешь, Арчи, - сказал он, - если тебе понадобится помощь с барышнями, можешь на меня рассчитывать. Забудь про мой возраст: швейцарец и в старости швейцарец.
- Спасибо. Возможно, я тебя призову. Теодор тебе насплетничал?
- Нет. Мистер Вулф рассказал.
- Экий завистник!
Мне вменено в обязанность докладываться, когда бы я ни возвращался с задания. Поэтому я пошел в кабинет и позвонил по внутреннему телефону в оранжерею, где Вулф ежедневно проводит время с четырех до шести.
- Я дома, - возвестил я. - Цветы доставлены. Кстати, я поставлю их в счет Уэлману по три доллара за штуку. По дешевке.
- Нет. Я не торгую орхидеями.
- Но он же клиент. А без цветов нам не обойтись.
- Я не торгую орхидеями, - отрезал Вулф и бросил трубку.
Я достал учетную книгу, подсчитал затраченное время и расходы Сола, Фреда и Орри, которых отозвали с дела, и выписал им чеки.
Первый звонок я принял почти в шесть. Обычно я отвечаю: "Контора Ниро Вулфа, у телефона Арчи Гудвин", - но на сей раз решил, что стоит подсократить формальности, и сказал просто:
- Арчи Гудвин слушает.
- Это мистер Арчи Гудвин? - спросил суховатый, надтреснутый, но все ещё женский голос.
- Да.
- Меня зовут Шарлотта Адамс. Я получила коробку с орхидеями и вашей запиской. Большое спасибо.
- Не стоит благодарности. Симпатичные, правда?
- Просто загляденье, но только я не ношу орхидеи. Они из теплицы мистера Ниро Вулфа?
- Да, хотя он называет это оранжереей. Но вы можете смело вдевать их в петлицу, они для того и предназначены.
- Мне сорок восемь лет, мистер Гудвин, так что у вас должны быть какие-то особые причины, чтобы послать мне орхидеи.
- Буду с вами откровенен, мисс Адамс. Мисс Адамс?
- Нет. Миссис Адамс.
- Все равно буду откровенен. Девушки то и дело выходят замуж и уезжают, и в моем списке зазияли гигантские прорехи. Я задал себе вопрос, чему обрадуются девушки из того, что я могу им предложить, и ответ оказался такой: десятку тысяч орхидей. Цветы, правда, не мои, но у меня есть к ним доступ. Потому я сердечно приглашаю вас завтра вечером в шесть часов посетить дом номер девятьсот два по Западной Тридцать пятой улице, полюбоваться орхидеями, а потом мы вместе отужинаем, и, я уверен, ничто не помешает нам хорошо провести время. Вы записали адрес?