«Ненормальное местечко, - проворчал Костя. – Ведь я отлично помню, что вчера тут был листопад – деревья стояли голые, грибами отовсюду несло, паутина липла. А сегодня какой-то май месяц. Впрочем, плевать!»
Садом он прошёл к оврагу; раздвигая бурьян, на четвереньках подполз к знакомому забору.
В огороде Каймаковых тоже всё зеленело. Цвела неправдоподобными оранжевыми цветами тыква. Над ней шмели и пчёлы вились ещё гуще, чем над шиповником. Их гудение звучало, как мужской хор, который выводит что-то заунывное с закрытыми ртами.
Банька больше не дымила. Рядом с ней, на солнышке, стояла табуретка, а на табуретке тазик. К тазику склонилась старуха Каймакова. Была она в старорежимной сборчатой юбке и мужской майке-алкоголичке.
Старуха преспокойно мыла голову. Когда она ополаскивалась из ковша, её розоватый череп с мокрой сединой казался совершенно голым. Костя ждал, пока старуха не осушила череп полотенцем и не свернула жидкие патлы в кукиш - хотелось видеть её лицо, омрачённое тревогой за внучку.
Но никакой тревоги не было. Клавдия Степановна безмятежно улыбалась хорошей погоде. Волосы, и без того прилизанные, она старательно приглаживала своей скелетоподобной рукой.
«Может, бабка Инессы ещё не хватилась, потому и веселится? – подумал Костя. – Скорее всего, так оно и есть. Что же теперь делать? Идти к Бабаю? И день, как назло, отвратительный. Голова разболелась адски - наверное, от солнца».
Костя вернулся в розовую комнату. И затылок, и лоб быстро наливалась горячей болью. На даче никаких подходящих таблеток не оказалось, зато из каждого угла Костя стал слышать шелест и подвывания девятого вала. От красок Айвазовского слезились глаза.
Не желая больше терпеть муки, Костя вытащил из кладовки пыльный складной велосипед, собрал его и покатил в сторону Конопеева. Он решил купить болеутоляющего и спичек, да побольше. Хватит таскаться по соседям, нарываясь на неприятности!
Перед аптекой Костя остановился в раздумье – очень уж не хотелось видеть Леночку с её пластырями. К тому же он был уверен, что если оставить продвинутый колдобинский велосипед на улице, его тут же угонят.
Постояв немного под надписью «гандоны», Костя двинулся к местному базарчику. Это был не базарчик даже, а просто кучка старух, которые сидели в тени автобусной остановки. На скамейке и прямо на пыльной траве они разложили свой нехитрый товар – чесночные головки, голенастые букеты зрелого укропа, молодую картошку в детских ведёрках. Промышляли старухи и жвачками.
Две девицы, загорелые и друг на друга очень похожие, как раз купили у старух по жвачке. Спешить девицам, судя по всему, было некуда, и они стояли, взявшись за руки и поглядывая то на укроп, то на Костю. Завидная Костина внешность вызывала у них рефлекторное хихиканье.
- Что, козы, весело вам? – спросила одна из торговок. – Лучше б дома сидели, мамке помогали. Ваши-то картошку копают уже?
- Копают, - тихо отвечала одна из девиц, косясь на Костю блестящим мышиным глазом.
- А вы что же? Всё по танцам? А потом по робятам?
- Нет, Ильинична, Жихины девки хорошие, - вступилась за девиц старуха с чесноком. – Коли загуляют, то Генка, отец, головы им поснимат. Вон Инеска у Степановны, у Каймаковой, друго дело - в городу живёт, хвостом метёт. Вчера, говорят, подрались за неё наши робяты на танцах. В кровь!
- Она разве на танцах была? – вырвалось у Кости.
Он осёкся, сёстры дружно хихикнули, но старуху вопрос не удивил.
- Инеска-то? Была! – подтвердила она. – Ещё засветло явилась. Где ж ей ещё шалаться, как не в клубе? Тут робяты за неё и подрались. Мы с Николавной от Фёдоровны шли - слышим крик. Димка Косулин нам навстречу, и вся морда в кровище. Сам Бабай от ужина встал, робят разнимал.
- А Инеска потом с Сашкой Кочневым всю ночь гуляла, - сообщила, хихикая, младшая из девиц. – Мы с Анжелкой видели, да?
Хихикнула и Анжелка.
- Да они с Сашкой и посейчас оба у Кочневых, на сеновале, дрыхнут, - сказала старуха, видевшая разбитую морду. – Утром я в огород вышла, гляжу, а Инеска оттеда к шлангу бежит, попить. Нахлебалась - и снова к Сашке. Кудлатая, ляжками сверкат. Страму девка не имет!
Ошарашенный Костя не знал, что думать. Если несколько свидетелей уверены, что Инесса вчера веселилась в Конопееве и до сих пор спит здесь на каком-то сеновале, то, значит, в Копытином Логу она не могла ни дать, ни в озере утонуть. То, что она жива, конечно, хорошо, но как же всё остальное? Надо срочно что-то выпить от головной боли!
- Бабушки, посмотрите за моим велосипедом, ладно? – попросил Костя и бросился к аптеке.
Смуглые сестрицы двинулись за ним. Костя был не против: встреча с аптекаршей тет-а-тет его пугала.
Правда, оказалось, что девицы могли и не беспокоиться - посетитель в аптеке уже имелся. Это был Фёдор Леопольдович Безносов, с неизменным оранжевым ведром и в шляпе с розой.
- А, молодое дарование? – обрадовался он Косте. – Чего это вы так с лица спали? Муки творчества? Посмотрите-ка, Леночка, как трудно даётся человеку художественный образ!
Леночка посмотрела с сочувствием и нежностью, хоть и одним глазом. Второй был у неё забинтован поверх ватного тампона размером с хорошее яблоко. На лбу белел свежий пластырь.
Костя угрюмо попросил анальгетиков, Леночка кротко улыбнулась. Она предложила самое лучшее средство, не дающее осложнений вроде изжоги и полиурии. Любопытные сестрички хихикали по обе стороны от Кости и с причмоком жевали жвачку.
Из аптеки Костя вышел, еле волоча ноги. Леночкина изуродованная физиономия его доканала. В местном магазине он купил минералки и запил ею целую горсть таблеток.
Забрав у торговок велосипед, он пустился в обратный путь. Про себя он стал повторять стихи «У Лукоморья дуб зелёный», чтоб в голову не лезли собственные мысли. Но то и дело он путался в рифмах и сбивался на вздохи об Инессе и о покалеченной им русалке.
- Ничего подобного! У Пушкина русалка на ветвях сидит, а не за штаны хватает. Не надо искажать классику! – послышался сзади бодрый голос.
Костя оглянулся и увидел профессора Безносова, который пешком догонял его. В оранжевом ведре весело позванивали флаконы с настойкой боярышника.
- Вы ведь в Копытин Лог? – спросил профессор. – Подвезите меня!
Не дожидаясь согласия, Фёдор Леопольдович с гусарской ловкостью прыгнул на багажник велосипеда.
-Теперь вперёд! – скомандовал он, расставив ноги, чтоб не задевать спицы фиолетовыми сланцами. – Почему вы так медленно едете? Мало каши ели? И не говорите больше, что вы к Леночке равнодушны – не поверю. Вот снова сегодня в аптеку притащились. Зачем?
- У меня голова болит.
- Какая голова в ваши годы! Да если б и так, вы бы к Шнурковым побежали за пенталгинчиком или к Матрёне Колывановой, первачу выпить. А вы аж в Конопеево потащились. Да вы просто ходок! Добились своего: Леночка только и спрашивала, сколько вам лет да нравятся ли вам худенькие и беленькие.
- Не нравятся, успокойтесь. С утра голова гудит, только теперь немного лучше стало.
- А сейчас будет совсем хорошо! Ну-ка, нюхните!
Перед Костиным носом возникла профессорская рука, сжимающая какой-то невзрачный грибок. Задержать дыхания Костя не успел. Густая перечная вонь в одно мгновение обожгла его ноздри и проникла в самые глубины его существа. Он вдруг перестал видеть и очутился в полной темноте. В ушах грянула барабанная дробь.
Немного погодя темнота стала редеть. Скоро она расплылась цветными мыльными кругами. Тогда Костя и обнаружил, что лежит в жёсткой, как мочало, траве под складным велосипедом Колдобиных.
На сей раз рука профессора подносила к его лицу пузырёк с отвинченной пробкой.
- Хлебните боярки! Быстрее!
- Не буду. Вы своим лечением чуть меня не угробили, - простонал Костя, выбираясь из-под велосипеда.