Наконец Костя очутился в покое, в полутьме, в жилой прохладе деревенского дома. Пахло здесь хорошо, сушёной какой-то травкой. Аптекарша Лена еле ощутимо, но страстно, горячими пальцами, погладила голубую вену в сгибе его левого локтя. Потом она мазнула там спиртом, и стало зябко. Легко вошла в сосуд тонкая игла с косым срезом.
Слепое забытье заструилось в кровь. Оно расправило затекшие члены, достигло мозга и закрыло те дверцы, через которые Костя внимал миру.
Проснулся он от очередной тряски и пощёчин. Бил не Бабай, иначе голова моталась бы по подушке куда сильней. Но и эта бьющая рука была жёсткой, ловкой, сильной. Когда Костя открыл глаза, его щёки неистово пылали. Сознание было ясным, как солнечное утро, тело слушалось и жаждало жизни.
- Ну что, гражданин Гладышев, отпустило вас? – ласково спросил коренастый мужчина средних лет, склонившись над изголовьем.
- Говорить можем? – склонился и спросил другой, длинный, сипловатый.
Пока Костя пробовал совладать с языком, который от долгой немоты слежался и прилип к зубам, гости объяснили, зачем пришли. Оказалось, по делу об отравлении.
Обоих Костя уже видел в овраге, когда нашли труп Артура Зайцева. Коренастый, бритоголовый, с лицом по-боксёрски компактным (нос и уши почти не выдавались на кочане головы) назвался Данилой Сергеевичем Кармановым. Он носил звание старшего лейтенанта милиции и работал в районном уголовном розыске. Следователь Прухин Дмитрий Александрович имел длинное зеленоватое лицо и большие костлявые руки. Наверное, именно он и приводил Костю в чувство.
- Где вы взяли эту жидкость? – строго поинтересовался Прухин.
Длинным сухим пальцем он указал на «Альбукерке» (бутылка, заключённая в пластиковый пакет, стояла на тумбочке рядом).
- На кухне в шкафчике, - с расстановкой ответил Костя.
Силы к нему вернулись, но он нарочно говорил слабым голосом - если гаркнуть во всю мочь, то наверняка свезут в КПЗ, как обещал Бабай.
- Где этот шкафчик? На кухне у Колдобиных? – уточнил Прухин и записал что-то в большом синем блокноте.
Костя присмотрелся к блокноту и с удивлением прочитал на его обложке золотую надпись «Участнику конференции юных пчеловодов».
- Да, шкафчик на кухне, - сказал Костя. - Только ещё вчера утром бутылки там не было.
- Как не было?
Данила Карманов сощурил малозаметные боксёрские глаза и тоже принялся сыпать вопросами:
- Подкинули, считаешь, бутылку? Как думаешь, кто? Зачем тогда пил? Кого видел вчера на даче? С кем общался? Когда последний раз говорил с пенсионеркой Смыковой? Не говорил? А почему? Как, не познакомился? Тогда почему тебя не насторожил запах дигиталиса? Какая бутылка коньяку? Какого? Сколько звёздочек? И где же она теперь? А кто знает? Не приглашал ли ты выпить пенсионерку Смыкову? Когда видел её последний раз?
Отвечал Костя сбивчиво. Всякое упоминание пенсионерки Смыковой заставляло его содрогаться под ватным одеялом. В глазах своих собеседников - крошечных у Карманова и огромных, навыкате, у Прухина - он читал угрозу и твёрдую уверенность в том, что именно он, Костя Гладышев, прикончил несчастную чужую тёщу и сбросил в овраг.
С бутылками Костя тоже запутался: он никак не мог вспомнить, что было нарисовано на этикетке коньяка, и не назывался ли он «Альбукерке».
- Очень много тут неясного, - медленно сказал Прухин и поднял брови. При этом на лбу у него образовалось два ряда дугообразных морщин.
Это выглядело настолько зловеще, что Костя затрепетал, как заяц. Ни с того ни с сего он стал рассказывать, что на даче Боголюбовых живёт бородатый человек. И ещё как они с профессором Безносовым гуляли по лесу и видели Тольку-Ногу с товарищами, которые говорили что-то странное про рыжие кафы.
- Кафы? – переспросили в один голос оба сыщика.
- Кафы, - подтвердил Костя.
Это слово он запомнил отлично, потому что в детстве часто болел, и его каждый год возили к морю в Феодосию. А там на всякой экскурсии повторяли, что раньше Феодосия называлась Кафа.
- Ага, - запели в лад Карманов с Прухиным и снова переглянулись.
- А сами кафы вы видели? То есть червонцы? – спросил вдруг Прухин.
Костя глотнул воздух пересохшим ртом и едва шепнул:
- Какие червонцы?
- Обыкновенные, золотые. Говорите! Я же вижу, вы что-то скрываете. Ну?
- Я ничего не помню… Какие червонцы?
Последние слова Костя прошептал одними губами. Ему стало страшно. Ватное одеяло, под которым он дрожал, вдруг поползло на пол, и в него пришлось вцепиться пальцами рук и ног.
- Глаза закатил и отрубился, - констатировал Карманов. – Гляди, Александрыч, какой он бледный стал! Как мыло банное. Может, нашатырю ему в ноздри сунуть? Эй, Елена Ивановна!
- Не надо нашатырю, - возразила аптекарша, явившись на зов. – После укола бывают глубокие погружения в бессознательное состояние. Это часа на два, не больше. Не надо его тревожить, так он быстрее восстановится. Но всё-таки я съезжу сейчас за доктором Петровским.
- Нам тоже в район надо, можем подбросить.
- Нет, я уж на автобусе, он через десять минут отходит. А вы тут сперва подкрепитесь, я накрыла. А потом дверь просто захлопните!
Она ушла. Скоро Косте стало слышно, как правоохранители что-то жуют и глотают, чем-то хрустят и звенят.
- Классная баба Ленка, - одобрил аптекаршу Карманов. – А пацан явно что-то видел или знает.
- Надо будет допросить его хорошенько. Перепуган до смерти, - просипел Прухин. – Ты видел, Даня, как его перекосило, когда я про червонцы спросил?
- Думаешь, червонцы ещё здесь, в Копытином Логу?
- Всё может быть. Их ведь не нашли в квартире Салтанаева. У компаньона его, Шнуркова, тоже пусто – и в городе, и здесь. А искали на совесть! Шнурков сейчас под подпиской, только результатов ноль.
- Может, и не было этих червонцев в природе? Так, слухи одни? – усомнился, жуя, Карманов.
- Не скажи, были! Дело заварила любовница Салтанаева. Когда Салтанаева застрелили, она явилась в райотдел с нотариусом и предъявила завещание покойного. По этому завещанию жене отходит движимое и недвижимое, а любовнице золотых империалов на полтора миллиона. Уж не знаю, где их Салтанаев раздобыл.
- И что жена? Может, это она червонцы прикарманила?
- В том то и дело, что нет. Она даже ничего про них не знала. А когда узнала, раза три приезжала лично дубасить любовницу на её квартире. Обе наняли по детективу, чтоб найти золото. Выяснилось, что монеты лежали у Салтанаева в сейфе, в офисе. А сейф оказался пустым!
- Да, дела, - согласился Карманов. – Не Шнурков ли сейф этот почистил? Как соратник по бизнесу?
- Точно! Допрашивали его в уголовке – молчал, как статуя свободы. На выходе из отдела подкараулила его жена Салтанаева и вцепилась в рожу. Через пару минут из-за угла и любовница подоспела. Короче, признался гражданин Шнурков, что он червонцы из сейфа изъял и спрятал у себя на даче.
- Вот дурак! Зачем признался?
- Затем, что под пытками. Бабы-то были с маникюром! Говорит, взял червонцы, чтоб выполнить последнюю волю любимого друга. Иначе, мол, жена его всё захапает, а любовница беременная, ей надо на жизнь.
- Врёт!
- Врёт, конечно, себе хотел заграбастать. Тут уж дым повалил коромыслом! Стали бабы меж собой скандалить, и выяснилось, что любовница про беременность Салтанаеву наврала, а забеременела как раз жена. Но уже после похорон забеременела, от какого-то массажиста. Теперь и ей червонцы на жизнь требуются. Сам чёрт их не разберёт!
- А червонцы-то где, я не понял? – спросил Данила.
- Думаю, здесь где-то. Пока бабы патлы друг дружке драли, сюда, в Лог, приезжали нетские опера в штатском. Под большим секретом! Шнурков показал им место, где зарыл червонцы.
- И где же это место?
- За домом под помидорами. Только не нашли там ничего. Земля была явно перекопана, но кроме червяков, ни хрена в ней не было.