Костя ворвался в гостиную. Когда он закрывал дверь, то с ужасом обнаружил, что у неё нет никакой задвижки. Да и ручка пижонская, стильная, в виде львиной головы – в такую не просунешь кочергу или швабру.
Костя огляделся. Комод выглядел слишком тяжеловесным, но делать было ничего. Напрягаясь изо всех сил и обливаясь потом, Костя подтащил комод к двери, за которой уже чудились Владиковы шаги. В панике на комод Костя взгромоздил ещё и три стула с высокими спинками, а потом добавил пудовый журнальный столик. Диван он тоже подкатил поближе к двери. Теперь врагу не прорваться!
Закончив оборонительные работы, Костя перевёл дух. Он поправил на шее чесночную гирлянду и прислушался. К его удивлению, гам на лужайке, англоязычное пение и удары по лейке смолкли. Зато сад расшумелся не на шутку. Вихри гуляли в нём с посвистом. Все ветки, которые за лето разрослись и могли теперь коснуться стен дачи, стучали и скребли, будто просились на ночлег.
Костя подошёл к окну и осторожно раздвинул портьеры. Из гостиной ни лужайка перед домом, ни фонарь видны не были. Лишь кусты качались под окном, мучимые ветром. Полная луна со всеми своими морями и кратерами заметно спустилась к горизонту.
«Никого нет! Это был просто кошмар, - робко предположил Костя. – Наверное, после «Альбукерке» во мне до сих пор отрава бродит».
Он устало рухнул в кресло. Его глаза уже привыкли в темноте и различали не только очертания шкафов, но и гнутые рожки подсвечников на камине, и раму с «Девятым валом». Рядом с креслом стоял теперь стол для покера, а на нём лежал ноутбук. «Откуда? Неужели мой? – удивился Костя. – Не помню, чтоб я его сюда приносил».
Он открыл ноутбук и включил без всякой надежды – заряд, конечно, давно кончился, а электричества в доме не было несколько дней. Но монитор послушно заголубел, и нарисовались на нём знакомые иконки.
Костя привычно кликнул «Амулет вечности». Он приготовился увидеть свою коронную фразу про сапоги Баррекра и, пожалуй, новый спам от негодяя Спрана.
Но вместо всего этого перед ним возник зыбкий сине-зелёный образ Инессы. Она улыбалась и медленно моргала непомерными ресницами. «Почему ты не пришёл? Я так люблю тебя и жду, – сказала Инесса грустно, чужим скрипучим голосом; движения её губ не совпадали со словами. – Приходи скорей, тебе без меня не жить. А мне без тебя. Это страшно, но хорошо, потому что редко бывает. Чаще не совпадает! Ты ещё очень мало видел и этого не знаешь. Но ты мне верь! Я жду»…
«Ну уж нет, – огрызнулся Костя. – Хватит с меня! Никто из вас ко мне сюда не проберётся. Чеснок со мной! Досижу здесь до петухов, а там поминай, как звали. Конечно, спать всё равно нельзя, зато можно наконец заняться творчеством».
Он попробовал согнать со страницы зелёную Инессу, но та продолжала расплывчато улыбаться. Её лицо и скрипучие зовы заполнили все закоулки памяти ноутбука. Даже вместо игры «Колобок» являлась всё та же картинка!
В сердцах Костя ноутбук выключил, но Инесса всё не унималась. Лишь минут через десять, плача, она постепенно растаяла в глухой темноте монитора. Сколько Костя потом не пытался вернуть ноутбук к жизни, ничего у него не вышло.
Шёл второй час заточения в английской гостиной.
Костя сидел всё в том же кресле и рассеянно шелушил чеснок на шее. Буря в саду разыгралась не на шутку. Луна давно пропала, но снаружи что-то мелькало и скреблось – то ли непогода, то ли нечисть. В окна Костя решил больше не выглядывать и ждал, что вот-вот забрезжит рассвет. Однако темнота с каждой минутой становилась только гуще.
Бездействие всегда обостряет ненужные желания. Косте вдруг сильно захотелось есть. В своё время он лишь мельком обследовал содержимое шкафов в английской гостиной. Что в них лежит, он уже забыл. Вот почему его воображение живо нарисовало всякую съедобную ерунду, которую он найдёт, если постарается. Банка огурчиков или яблочного повидла вполне могла заваляться на какой-нибудь дальней полке!
Он встал и на ощупь принялся за поиски. Его трофеи оказались никчёмны: пыльный обеденный сервиз на двенадцать персон; корзинка, полная клубков шерсти; махровые полотенца с фамильным логотипом «Кнопка и скрепка», ярко горевшим даже во тьме; бутылочки клея и бытового бензина; толстенные женские журналы; глыба гранита, к которой, как к надгробию, была привинчена табличка «Саньке от корешей. Екатеринбург».
Лишь выдвинув последний ящик, Костя нашёл настоящее сокровище.
Целая груда колбасно-толстых свечей лежала тут рядом с большим подарочным коробком спичек. «1 000 штук» было написано на его аляповатой этикетке, а чуть ниже красным - «Спички детям не игрушки!»
- Вот подлость! – возмутился Костя. – Сколько я страдал без спичек, сколько их покупал и терял, а тут всё время лежал этот чёртов коробок!
Костя смутно помнил, что тот же ящик он выдвигал прежде, и ничегошеньки в нём не было. «Аберрация памяти, фантом! - сказал Костя сам себе. – Или это был другой ящик. Нет, спички – настоящий подарок судьбы! Наконец-то последний вечер я проведу здесь, как человек. То есть, как собирался. То есть, как Бунин!»
Первым делом Костя подпалил берёзовые поленья в камине. Он очень боялся, что дрова отсырели в дождливые дни. Ничего подобного! Огонь получился таким чистым и ярким, такие весёлые оранжевые волны забегали и задрожали в каминной пасти, что Костя только крякал и потирал руки. Ровное тепло задышало в промозглую темь.
«Теперь можно и помещение осветить, - решил Костя. – Будет окончательно по-английски».
Он взял с каминной полки рогатый подсвечник и, плавя спичкой толстые концы свеч, поставил целых шесть. Ближнее пространство наконец озарилось, а свечи заплакали длинными струями. От них тоже запахло теплом.
Сразу стало уютно и хорошо. Рыжий свет не мог захватить многого и лежал лишь на большом кресле да на столике для покера. По столику Костя в сердцах разбросал хлам, который нашёл в шкафах.
Костя снова развалился в кресле. Он уставился на огонь и всё ждал, что в такой располагающей обстановке придут к нему какие-нибудь оригинальные мысли. Однако, как назло, в голову лезли глупости – банка с огурчиками, которая так и не нашлась, копчёная колбаса, лейка на газоне, недосягаемый альманах «Нетские увалы», голая Инесса. «Бунин и другие, наверное, на грудь что-нибудь принимали для вдохновения», - догадался Костя.
И без принятого глаза у него то и дело слипались: кресло оказалось слишком удобным. Наплывал сон, тем более привязчивый, что его приходилось отгонять, дрыгая ногами и таращась из последних сил.
А за окнами никак не кончалась ночь. Буря в саду окончательно разгулялась и теперь выла в голос, трещала ветками. Она казалась нестрашной и уютной, потому что в комнате горел огонь.
Вдали, кажется, первый раз ухнуло.
«До чего надоели грозы, - сквозь сон ворчал Костя. – Ещё развезёт дорогу, и утренний автобус где-нибудь застрянет… А петухи всё дрыхнут, сволочи! Как только первый крикнет, можно будет расслабиться и поспать до полседьмого»…
Но заснул он тотчас же, без всяких петухов. Легко заснул: поплыл, как щепка, в сладкую темноту, перестал и шевелиться, и слышать, и думать. Только когда над самой головой треснуло небо, а кресло даже слегка подпрыгнуло, он с трудом приоткрыл глаза.
Буря трясла и ломила деревянные стены дачи. За портьерами вспыхнула белая молния, и Костя из своего кресла увидел «Девятый вал».
«Опять!» - простонал он.
Снова раздался оглушительный треск, и что-то тяжёлое, громадное, живое рухнуло под самым окном - должно быть, молния угодила в яблоню. Спросонья Косте показалось, что бревно на картине в этот миг круто взмыло в мутной волне, причём вместе с его креслом.
Тут и гром тряхнул землю. Ему в ответ в шкафу глухо, беспорядочно чокнулись друг о друга рюмки, сервизная супница поехала вбок по полке, а с потолка заструилась какая-то труха. Испуганно порхнули и замигали свечи.