— Пошли. Здесь не место для разговора.
На улице, шагая в густой толпе, оба молчали. И только дома, усадив приятеля на диван, Эсси внезапно сказал:
— И ты полагаешь, что наш Паюр в состоянии вернуть тебе жену?
— Как — вернуть? Она ведь еще не ушла. Пусть образумится — вот чего я хочу.
Из бумажной корзины под письменным столом Эсси вынул полбутылки коньяку. Рейн не хотел пить. А Эсси налил себе стопку. Он шутя напомнил, что стопка коньяку — это четверть мешка цемента, но взгляд друга заставил его замолчать.
Какой совет мог дать Эсси, не имевший никакого отношения ко всей этой истории? Впрочем, так уж и никакого отношения?
— Черт! Я же... Я же послал с Урве письмо этому типу!
— Когда?
— Помнишь, я еще, как истый кавалер, примчался на станцию с цветами? А потом мы с тобой пришли сюда изливать друг другу душу.
— Значит, уже с тех пор? Почему ты это сделал?
— Не хотел посылать по почте. Думал — так вернее. Я считал Яана порядочным парнем. К женщинам, насколько я знаю, он был холоден как рыба. Но такая уж это порода — если загорится, никакая сила его больше не остановит. И надо же, чтоб оказалась как раз твоя жена, словно в педагогическом институте у него не нашлось какой-нибудь привлекательной студентки! Нет! Руки я ему больше не подам, — Эсси со злостью опрокинул вторую стопку. — Ты сам тоже порядочный идиот. На том вечере в театре Урве была одна, хоть я позаботился о билете и для тебя. Ему послал билет тоже я. Думал — найдет себе какую-нибудь красотку. Урве пришла одна, он пришел один — вот тебе и пара. Неужели между ними уже тогда что-то было? Странно, что я не заметил. Вот ведь какие хитрецы! А ты? Ты идешь искать помощи у парторга. Теперь ты вспомнил о партии. Конечно, поступай как знаешь. В семейных делах я не силен. Логикой тут ничего не сделаешь. Если оба останутся тверды — а я уверен в этом, — то можешь надеяться только на сочувствие. Начнешь жаловаться, окажешь им услугу, дашь моральный повод ненавидеть тебя. Сейчас Урве, вероятно, все-таки жалеет тебя. Может, этого достаточно, чтобы все снова вошло в колею.
— Ее жалость мне не нужна.
— Я говорю не о том, нужна или не нужна. Я просто высказываю свое мнение: сочувствие — единственное, на что ты можешь поставить свою последнюю карту. Сочувствие — это совсем не так уж и плохо. В твоем положении я бы не отказывался от него, хотя такую женщину, как Урве, я бы вообще не подпустил к себе близко. Плохой характер.
— Да, это верно. Легкомысленная...
— Отнюдь нет. Она волевая, и она беспощадна, если ей чего-то хочется.
— А вы там еще защищаете ее.
— Что?
— Сам же сказал, что на обсуждении был бой из-за нее.
Эсси с сочувственной усмешкой посмотрел на друга, сидевшего с потерянным видом.
— Ты словно ребенок. Дом поставил, а думать не умеешь. Это разные вещи: талант и характер. Кто тебе сказал, что талант присущ только хорошему человеку. Очень часто именно способные люди самые большие эгоисты по отношению к своим близким. Но они ценны своим талантом. Как часто именно способных людей упрекают за то, что они самоустраняются от неинтересных им поручений, стараются переложить их на кого-то, становятся заносчивыми. Урве пока не такая. — Эсси усмехнулся. — Сейчас она добросовестно редактирует нашу стенгазету, по собственной инициативе едет на уборку урожая, добровольно участвует в комсомольских рейдах. Возможно, в будущем и она начнет считать, что все эти задания мелки для нее. Тогда мы не станем защищать ее, а одернем. Быть может, созовем собрание и скажем, что Урве Лейзик возомнила о себе, что у нее головокружение от успехов. Сейчас в этом нет нужды. Человек работает, растет, учится. Она пока ничем не старалась отгородить свой талант, разве только сказала, что не хочет тебя, что ты ей не пара, что рядом с тобой она задохнется. Ага, теперь мне ясно, откуда это новое качество в последнем очерке Урве. Ристна. Прости, но Ристна подходящий муж ей, потому что Ристна, будь он проклят, умеет задумываться о жизни.
Эсси открыл было рот, чтоб продолжать, но умолк. Не пытался ли и он за суровыми словами скрыть сочувствие, в котором его друг ни на йоту не нуждался. Еще летом, когда они втроем праздновали пятую годовщину со дня марша корпуса через Таллин, можно было предположить, что в семье появилась трещина. Это должно было случиться. Не появись Ристна, рано или поздно появился бы кто-то другой... Они же не горлинки, которые вьют общее гнездо. Началось у них, как обычно у всех начинается. Познакомились. Хороший парень, вернувшийся с войны, был для молоденькой школьницы авторитетом. Где-то их пути скрестились. А теперь один из них тесно связал себя с общественной жизнью, а другой бьется, чтобы получить маленькую собственность на окраине города, и эта собственность губит его. Был интересным парнем, а стал серым, как будни; школьница же превратилась в женщину с запросами, которая выбирает себе спутника не только по внешности; впрочем, внешность Ристны могла, конечно, тоже сыграть свою роль.