Наконец мобилизация захлестнула и студентов. Затем повестки стали получать подростки. Как видно, положение «на фронте» было критическим, и «там» решили, по примеру недоброй памяти войны, «высочайшим повелением» отменить отсрочку, даваемую учащимся высших учебных заведений, и снизить призывной возраст сначала с двадцати одного года до девятнадцати, а потом — с девятнадцати до семнадцати.
Молодежь с обезумевшими лицами и пустыми глазами слонялась по городу. Многие начали пить, дебоширить, хулиганить. Другие самозабвенно занимались автоспортом — лихачили, попадали в катастрофы. Наиболее сильные и смелые увлеклись альпинизмом — взбирались по отвесным склонам на горные вершины, недоступные даже для опытных мастеров спорта… Конечно, и до этого подростки делали недозволенные вещи, но если раньше подобные бунтарские настроения можно было объяснить только переходным возрастом, то теперь они стали закономерными.
Пропасть поглотила не только студентов. Вскоре на ее краю очутились и люди многосемейные, и мужчины старше сорока лет, и слабые здоровьем, словом, все те, кого во время войны освобождали от воинской повинности. Пришел день, когда повестку получил Накадзаки, а потом и я.
По-видимому, «там» кончился запас стандартных, отпечатанных в типографии повесток, и теперь текст писали на телеграфных бланках. Сжимая в кулаке такой бланк с наклеенной на него тонкой красной полоской в знак высокой чести, я весь позеленел. Жена взглянула на меня и, обняв детей, разрыдалась. У меня еще теплилась слабая надежда — а вдруг пронесет, вдруг забракуют? Я ведь ужасно хилый, близорукий, без очков собственных пальцев не вижу… Но «там», как мы все понимали, дела обстояли плохо, в общий котел валили всех-и здоровяков и инвалидов. Срок, который проходил с момента получения повестки до явки, тоже сократился. Мне приказано было явиться завтра вечером…
Следующий день прошел в суматохе. С утра я отправился на работу, приводил в порядок бумаги и передавал дела своему преемнику. Хлопотал по начальству, чтобы мое жалованье оставили за семьей. Кроме того, надо было еще улучить минутку и сбегать в больницу — мне хотелось попрощаться с отцом. Отделы нашей фирмы представляли собой печальное зрелище: тишина, пустота, за малочисленными столами сидят глубокие старики со слезящимися глазами, напряженно смотрят сквозь стекла очков. Это бывшие сотрудники фирмы, много лет назад ушедшие на пенсию и теперь возвращенные сюда насилыю.
Когда этот похожий на кошмар день подходил к концу, я совершенно измотанный, вернулся домой. Заплаканная жена шила мне пояс-талисман. Дети, присмиревшие и испуганные — наверно, мать им уже все объяснила, — сидели в углу и даже не пытались подойти ко мне. Я тоже забился в угол и повернулся ко всем спиной. Краешком глаза я видел дрожащие руки жены, делавшие стежок за стежком, и мной вдруг овладела безысходная ярость. Дочь, младшая из детей, очевидно, не выдержав напряжения, отчаянно расплакалась и кинулась ко мне.
— Папа, папочка, не уходи! Никуда не уходи!
Я крепко прижал ее к себе.
Почему, отчего происходит этот кошмар?! Мне захотелось крикнуть изо всех сил: «Какой идиот все это натворил? Где он? Покажите мне его!»
Бежать, скорее бежать! Сейчас скажу жене и… Пусть это бесполезно, но сидеть вот так и ждать — невыносимо… Возьмемся за руки все четверо и побежим куда глаза глядят…
Тут в дверь резко постучали. Мы прижались друг к другу и оцепенели. Но нет, это было еще не то. Принесли телеграмму из больницы, что отец при смерти, и срочное письмо от Накадзаки.
— До явки остается час, — сказал я жене. — Пожалуйста, вызови такси. Может, и не успею дать ему последний глоток воды, но все равно поеду.
Жена вышла, прикрывая руками опухшие от слез глаза, а я раздраженно и нетерпеливо вскрыл письмо Накадзаки. «Есть только одно объяснение этому… — писал он. — Наконец-то я додумался, а до явки остается всего несколько часов… Правда, моя теория имеет смысл, лишь если допустить, что на свете существует такая сила, о которой можно только смутно догадываться. Доказать тут ничего нельзя. Но благодаря этому допущению можно дать хоть какое-то объяснение происходящему, а с меня и этого достаточно…
Я уже высказал однажды мысль о соприкосновении нашего мира с другим, параллельно существующим. Однако подобное предположение не объяснило всего с достаточной ясностью. Ведь при случайном соприкосновении или перекрещивании двух миров ни одно явление не может длиться очень долго. А то, что происходит у нас, имеет длительный и, я бы сказал, планомерный характер. Впечатление такое, будто какие-то люди действуют сознательно и организованно. Не кажется ли тебе, что причина подобного явления кроется не только в сверхфизических законах, но и в усилиях человеческой воли, направленной определенным образом?