— Вы ничего не заметили, а? — спросил он. — Вы ведь все время ходите туда-сюда, так что должны бы заметить… Приборы показывают кое-какие изменения, пока еще мало заметные, но бесспорные.
— Как вам сказать… — я задумался. — Вроде бы ход стал длиннее. Впрочем, не знаю, может, это только кажется.
Он как-то странно посмотрел на меня. Испугался что ли?
— Вот как… — пробормотал он. — Возможно, возможно… Во всяком случае, ход стал искривляться.
— Как так — искривляться? — меня вдруг пробрала дрожь, не знаю почему.
— Ну, это-то просто объяснить. Искривление показывают только приборы. А мы при непосредственном восприятии этого не ощущаем, потому что в поле притяжения кривая воспринимается как прямая.
Физик махнул мне рукой и исчез во мраке.
До середины хода меня, как обычно, провожала Такэ. Сейчас мы остались с ней вдвоем, освещенные слабым светом керосиновой лампы, которую она несла. Такэ подняла лицо, светлое, овальное, и взглянула на меня с улыбкой. Она всегда улыбалась. Я испытывал острую жалость, глядя на чистое бледное лицо этой девушки, дочери батрака, работавшего на господ Кимура. Лицо, напоминавшее цветок, выросший в глубокой тени и никогда не знавший солнечных лучей. Мне нравилось слушать, как она поет, сидя за ткацким станком на заднем дворе дома. Голосок у нос был тоненький и до того печальный, что у меня порой выступали слезы. Эта простая женщина, вернее девочка, робкая и покорная, единственная, кем я познакомился в эпохе Эдо, стала моим другом. Но сейчас в моей душе зарождалось что-то новое. Колеблющийся свет керосиновой лампы, ее улыюся губы и грустные-грустные глаза… В ушах еще звучали слова физика — «…ход стал искривляться». На меня нахлынуло предчувствие чего-то грозного, неотвратимого.
— Такэ-сан… — тихо сказал я, и голос мой дрогнул. — Пойдем со мной, в наше время… насовсем…
По ее лицу пробежала легкая тень, глаза удивленно расширились, словно она чего-то не поняла. Я смутился.
— Ты… тебе не придется столько работать. Я не хоqv чтобы ты так надрывалась… Ты очень хорошая девушка, Такэ…
Я положил руку на ее плечо. Она задрожала.
— Нет! — крикнула Такэ. — Нет, не надо, не надо… не могу, нельзя! Не могу…
Ученые давно заметили, что с ходом творится что-то неладное. Но для всех остальных это было полной неожиданностью. Однажды правительственная делегация, наконец-то получившая полномочия начать серьезные переговоры с бакуфу, вошла в пещеру и через несколько минут выскочила обратно.
— Что же это такое?.. — члены делегации изумленно озирались по сторонам. — Ведь мы шли все время прямо, а вышли на то же место, откуда вошли?
Весть о закрытии хода через пространство-время распространилась с такой же быстротой, как в свое время весть о пещере, ведущей в эпоху Эдо. Впрочем, волнение, вызванное этим известием, улеглось довольно быстро. Некоторые любопытные еще продолжали осаждать пещеру, но теперь нх занимало новое загадочное явление — мол, как же так, идешь прямо, никуда не сворачивая, а выходишь на то же место…
— В последнее время аномалии в полях тяготения внутри хода стали особенно заметными, — объяснял физик. — Отсюда следовал вывод, что точки соприкосновения не, прерывного пространственно-временного континуума в местах искривления переместились и продолжают перемещаться. По-видимому, непрерывность пространства времени имеет волнообразную структуру, и колебания ее периодически повторяются. В результате происходит либо сближение двух отдаленных друг от друга точек, либо прямое смещение прошлого относительно настоящего…
— Гора Богопрят издавна слыла проклятым местом — на ней исчезали люди, — продолжал ученый. — Это как нельзя лучше подтверждает нашу гипотезу. Очевидно, именно в недрах этой горы находится точка соприкосновения искривленного пространства-времени. События последних месяцев наглядно показали, как происходит соприкосновение двух миров — нашего и другого, по современным понятиям, существовавшего сто лет назад. В будущем незначительные колебания силы гравитационных полей снова могут повлечь за собой нечто подобное. Однако сейчас точки соприкосновения различных областей пространства-времени постепенно, но неуклонно удаляются друг от друга. Судя по фотографии, обнаруженной в доме Кимура, я полагаю, хорошо было бы воздержаться в течение ближайших четырех-пяти лет от проведения каких-либо работ на самой горе и в ее недрах… К сожалению, это разумное замечание ученого было забыто, когда таинственные пещера и подземный ход перестали волновать умы наших современников. В результате через четыре года после описываемых событий поезд, вошедший в туннель в горе Богопрят, исчез бесследно. Некоторые ученые высказывали опасения по поводу случившего вмешательства в прошлое — ведь принято считать, что подобное вмешательство может привести к нежелательным изменениям настоящего. До поры до времени я воздерживался, оставляя свое мнение при себе. Теперь, когда ход закрылся, мне хочется сказать следующее: такой опасности не существует! Настоящее не является прямым следствием прошлого, а лишь одной из реализованных возможностей развития. Очевидно, теперь, когда эпохе Эдо не грозит наше вмешательство, ее история пойдет по иному руслу, скорее всего, параллельном нашему. Мир, который появится в результате такого развития, будет почти точной копией нашего, но всетаки это будет самостоятельный мир… Естественно, мы не можем точно предвидеть ход событий. Быть может, колебание в полях притяжения повлечет за собой соприкосновение двух миров, и тогда… Впрочем, оставим судить об этом потомкам…
Итак, кошмар кончился. Прошлое стало прошлым, а настоящее настоящим. Правда, пьеса была не доиграна и занавес опустился посреди первого акта. Но лично я об этом не жалел. Да и, наверно, вся здравомыслящая часть населения согласилась бы со мной. Осенью в Японии открылась очередная всемирная Олимпиада, и наши чемпионы, как мы и предполагали… Впрочем, это совсем уже другая история.
Постепенно буря стихала. Па наших улицах не появлялись больше воинственные самураи с прическами тенмагэ, а наши искатели приключений не рвались на «ту сторону», в гости к предкам. Конечно, спокойствие наступило не сразу. Некоторое время газеты еще продолжали охать и ахать по поводу неиспользованных возможностей и утраты контактов между двумя мирами, контактов одинаково ценных для них — прогресс, внедрение соврет менных достижении науки — и для нас — изучение живой истории, спасение культурных ценностей и многое другое. Но прошло несколько недель, и все вздохнули с облегчением. Еще бы — не надо больше ломать голову — что-то будет…
Люди смотрели на привычный мир удивленными глазами. Так бывает после страшного тайфуна или землетрясения: как странно, я уцелел и моя земля тоже уцелела… Знакомые при встречах особенно сердечно пожимали друг другу руки и, обмениваясь обычными замечаниями о погоде и здоровье близких, как бы вскользь говорили: «А помните, когда „туда“ отправилась очередная экспедиция, я сказал — хорошо бы…» Короче, у всех, оказывается, возникали гениальные мысли по этому поводу, но общественность в свое время к ним не прислушалась… Впрочем, вскоре исчезли и эти маленькие водовороты, оставшиеся после бури, и жизнь в Японии стала тихой и спокойной как гладь лесного озера. Так уж устроен человек: все забывается, даже война…
Но всякое событие оставляет хоть какой-нибудь след в жизни человеческой. Лазейка в эпоху Эдо закрылась, но следы нашего мира глубоко отпечатались на той земле. Нет, я выражаюсь в данном случае не фигурально, я имею в виду конкретные следы, оставленные подошвами моих современников у входа в пещеру, по ту сторону. Несколько человек не успели вернуться, когда капризные поля притяжения захлопнули дверцу между двумя столетиями. Разумеется, я не видел этих несчастных путешественников, навсегда отрезанных от родной земли, но легко мог себе представить, как они в полном отчаянии рвались в пещеру и выскакивали обратно в тщетной надеждe увидеть ставшие вдруг такими родными лица членов самообороны и полицейских… Что-то с ними будет? Не меньшую жалость вызывала и довольно многочисленная группа самураев, оставшаяся у нас. Двое покончили жизнь самоубийством, сделав себе харакири. Четверо потеряли рассудок и теперь прозябают в психиской клинике. Наиболее спокойные и рассудительные из самураев смирились со своей участью и решили влиться в современную жизнь. Некоторые читают лекции о нравах и обычаях эпохи Эдо, некоторые устроились на работу в музеи национальной культуры. Кое-кто стал заняться духовным воспитанием молодежи. Они не носят больше прическу тенмагэ и по внешнему виду ничем не отличаются от прочих граждан. Но где бы они ни находились, что бы ни делали, прошлое столетие живет в их сердцах и накладывает отпечаток неизгладимой печали на мир, ставший для них теперь реальным. Раз в месяц они собираются вместе и громко возмущаются теперешней Японией, павшей так низко в нравственном отношении, и предаются грезам о родной стороне, о давно мертвых, оплакивают своих близких.