— Ты меня не поняла. Если просто слушать и не перечить ему, он ведет себя вполне нормально. И кроме того, мне определенно обещали, что через тридцать минут за ним приедут…
— Ну вот ты с ним сам и посиди. Без меня.
— Ты здесь больше подходишь. Ты будешь смягчающе действовать на него своей женственностью.
— Будет тебе врать. В конце концов это твой почитатель, а не мой.
— Послушай, мне сейчас не до почитателей. К тому же этот тип еще вбил себе в голову, будто он марсианин. Пойми, для меня это слишком тяжело!
— Так он — марсианин?! — Она расхохоталась цинично и злобно. — То-то я смотрю — у него посреди лба третий глаз прорезывается…
— Над этим не шутят. Надо же иметь сочувствие, в самом деле. Если подойти к нему дружески, проявить интерес, какую-то душевную близость…
— Всю жизнь об этом мечтала! И ты посмел надеяться, что я… Нет уж, друг мой, что сам посеял, то и жни.
Произнеся эти слова, жена тут же удалилась. Возможно, вы воспылаете негодованием: так ли должны вести себя жены в осажденной крепости? Но ведь это я во всем виноват. Я с самого начала согласился на капитуляцию, я с самого начала обманул доверие своей жены. Вы сомневаетесь? Но ведь я попытался отгородиться женой от сумасшедшего, который, как на зло, обратил мою трагедию в дрянной фарс. Такое мужьям не спускают. Да, поистине тяжкая ноша свалилась мне на плечи. Пока я тянул время, предаваясь праздным размышлениям, со стороны прихожей послышались торопливые шаги. Я вспомнил телефонный разговор и содрогнулся. Никакие унижения не причинят мне столько ущерба, сколько мой гость, если я доведу его до бешенства. Поговорку «что посеешь, то и пожнешь» не жена придумала, но предъявлять сейчас какие бы то ни было претензии вряд ли уместно… Итак, не будем юлить и скажем «здравствуй» призраку нашего марсианина!
Посетитель стоял спиной к свету, падавшему из прихожей, как бы слегка сутулясь, прижимая обеими руками к груди черный кожаный портфель, — воплощение усердия и смущения.
Лица его против света я хорошенько не разглядел, но он улыбался добродушной улыбкой, какая бывает только у агентов, торгующих предметами домашнего обихода, и больше ни у кого. Впрочем, покрой и расцветка его фланелевого костюма были, пожалуй, слишком изящны и ярки для торгового агента.
Мне сразу бросилось в глаза, что он невысокого роста и хрупкого телосложения. Может, он и был буйно помешанным, но ничего ужасного в его облике я не заметил. Ничего в нем не было от того страшного образа, который я нарисовал себе после разговора с его супругой. Едва я облегченно вздохнул, как он воскликнул негромким взволнованным голосом:
— Как я рад вас видеть, сэнсэй!
Затем он перегнулся, наклонился ко мне и хихикнул. Этот смешок неприятно поразил меня, и я отступил на шаг, а он затараторил:
— Я почитатель вашей программы, сэнсэй. Хорошие это передачи, в высшей степени поучительные. И вот я решился сегодня посетить вас, сэнсэй, дабы предложить поразительный материал… Даю вам слово, это самая настоящая сенсация, и как раз для вашей программы!
Он выпалил все это без передышки, умудряясь в то же время кокетливо хихикать. Хорошенькое дело, неужто он будет продолжать все тридцать минут в том же духе? Я уже сыт по горло.
— Вот как?.. — тупо повторил я.
— Нет, не благодарите меня. Я ваш почитатель, и мне довольно будет, если я сумею стать вам полезным. Честное слово!
— Вот как?..
— Честное слово, не из каких-нибудь там низменных побуждений, ничего подобного! Вы только мне поверьте, больше мне, право, ничего…
— Разумеется, я вам верю. И благодарю вас. От души благодарю.
— Вот даже как? — Он склонил голову набок и засмеялся. — А я — то думал, что вы будете очень удивлены.
— Ничего, не беспокойтесь. Опыт у меня все-таки богатый, меня уже ничем не удивишь.
— Правда? Тогда я вам прямо скажу… — Он провел по губам кончиком языка и неловким движением засунул свой портфель под мышку. — Дело в том, что я не какой-нибудь обычный человек. Я марсианин.
Захваченный врасплох его придурковатым тоном, я машинально произнес:
— Ага, вот оно как…
В тот же момент лицо его помертвело, словно повернули выключатель.
— Ах, черт побери! — спохватился я, но было уже поздно.
— Странно… — проговорил он печальным, упавшим голосом. — Вы нисколько не удивились.
В замешательстве я попытался исправить промах, но по дурацкой своей неловкости только окончательно все испортил.
— Ну как же… Удивился, разумеется… Вот вы сказали, что вы — марсианин, и я был просто поражен…
— Да, понятно… — С тем же мертвенным выражением лица он устремил взгляд на свои пальцы, поглаживающие крышку ящика для гэта. — Только, знаете, мне довольно трудно разговаривать стоя. Все-таки у вас на Земле сила тяжести значительно больше, чем на Марсе. Здесь мы быстро устаем. Может быть, вы разрешите мне войти в комнату?
Произнеся эти слова, он перенес вес тела на одну ногу и легонько вздохнул. Очень хитрый психологический маневр. Его умение владеть своим лицом пробудило во мне ощущение какой-то угрозы, заставило вспомнить о звере, который в любой момент готов оскалить клыки, и я совершенно оробел. Наверное, виноват был все тот же телефонный разговор.
Конечно, конечно… Пожалуйста… — пробормотал я.
И тут он вдруг мгновенно вернулся к прежнему тону.
— Можно? Ну, вот и превосходно!
Он нагнулся и стал расшнуровывать ботинки. Весь напрягшись, как напрягаются скулы при скрежете зубовном, я прошелся по коридору. Я думал, что в беседе с умалишенным есть что-то не совсем взрослое, но долго ли будет длиться это жалкое подыгрывание собеседнику?.. И я решил продемонстрировать свойственный мне дух сопротивления.
— Жена! — крикнул я. — Принеси гостю чаю!
Я сказал — сопротивление?.. Ну какое же это сопротивление? В лучшем случае просто злобное ворчание, вот и все. Ворчание… Да, это ворчание на тупость моей супруги, которая спихнула мне сумасшедшего марсианина с тем, чтобы я загладил свою вину. И еще самоуничижительное ворчание на самого себя, который у всех на глазах погубил свою душу и тело, связавшись с марсианином… И подумать только, что этот марсианин — мною же созданная иллюзия!
Послышались добродушный смех и топот мелких шажков.
— Слышу! Сейчас вам будет чай!
6
— Сюда, пожалуйста, вот на этот диван…
— Да нет, зачем же! — Мой гость с преувеличенной поспешностью попятился, при этом едва не опрокинув с полки цветочный горшок. — Для меня, знаете ли, и в коридорчике ладно будет, честное слово. Не затрудняйтесь, прошу вас.
Резко отпихнув меня, он устремился к стулу возле двери.
— Но вам же неудобно будет на этом стуле! Что вы стесняетесь, право?!
— Странно… — проговорил он, заглядывая снизу мне в лицо. — Вы что же это, сэнсэй, боитесь меня, что ли? Норовите запихнуть в угол, словно для того, чтобы иметь возможность в любой момент выскочить из комнаты?
— Какая ерунда! — с негодованием воскликнул я, но негодование мое было более бурным, чем искренним. Я не мог утверждать, что не имел такого умысла, и чтобы не терять достоинства, мне оставалось лишь подкрепить слово делом.
Так я волей-неволей очутился на диване, а сумасшедший марсианин занял стул возле двери.
Окна были завешены портьерами, но свет лампы был сильнее света, который чуть просачивался сквозь щелки в портьерах на спину гостя. Я впервые разглядел его лицо. Вопреки моим ожиданиям оно казалось слабовольным и каким-то беспомощным. Длинная птичья шея, костлявый кадык, покрытый пупырышками; тоскливо опущенные углы рта; впалые, с землистым оттенком щеки; набрякшие веки, словно у больного базедовой болезнью… Впрочем, когда он начинал смеяться, втягивая голову в плечи, выражение робости мгновенно сменялось выражением такой наглости, что я невольно отворачивался.
Чтобы протянуть время, я закурил. Тогда он осторожными движениями, будто хрупкую восковую палочку, размял и тоже взял в зубы сигарету, после чего расслабился и распластался на стуле, словно сушеная каракатица. С наслаждением отдыхая от тяжести собственного тела, он испустил долгий вздох и, раздувая ноздри, произнес: