– И много у вас таких? – спросил я, показав на духа.
– Не, не, – старик замахал руками, – раньше много было… я тогда мальчишка был… много было… все летала духи, летала… В дом летала духи. Зло делала, много зла. Брат маленькая был, брат забрала духи…
– Духи забрали?
– Забрали… – задумчиво повторил он. – Отец все зеркало вешала, везде багуа… и хуадань, ветра поющая, – он указал на звенящие подвески по углам, – и свечи жгла… и боялась духи, боялась… улетала.
Меня поразило то, как он говорил про духов – как про что-то обыденное, само собой разумеющееся, как какой-нибудь дачник говорит про надоедливых ворон или дроздов, или мошкару.
– Вы говорите… вашего брата унесли? – вспомнил я.
– Это много духов унесли, много духов людей уносит… одна дух людей не уносит… не бойся…
Не бойся… Легко сказать… Я пересилил себя, вошел в комнату, вытянулся на постели – сейчас был готов заплатить и за зеркала, и за подвески, да хоть напустите мне сюда живых лягушек и повесьте лапки летучей мыши – лишь бы помогло…
Спать с этим чудищем… боже помилуй, это же не комарик прилетел…
– А сейчас они куда делись? Вымерли, что ли?
– Не-а… перебили, – китаец улыбнулся, как показалось мне, самодовольно, – много было… перебили… отец ходила, я ходила, у меня тогда много лет было, мужчины ходила… на духов… Там, в горах они жила, мы ходила, костры жгла, свечи жгла, молитвы, – он многозначительно сложил руки, – они умирала от молитвы, умирала. Много умирала духов… мало осталась…
Я прикрыл глаза – усталость брала свое, завтра опять на конференцию, еще не хватало, если я из-за этого духа не высплюсь, Икебана, или как его там, Хойен. Когда я приоткрыл глаза, китаец уже ушел, должно быть, подумал, что я сплю. Дух все так же беспокойно вертелся по комнате, треугольником – раз, два, три, не находил себе места, темная тень – и мне даже казалось, что я слышал шелест крыльев…Это было давно.
Тогда я еще чувствовал себя хозяином планеты – и все мы чувствовали себя хозяевами. Казалось, что весь мир для одних для нас, а все остальное – только декорация к спектаклю, главную роль в котором играем мы. Теперь-то я чувствую, что это не так – теперь, когда они вытеснили нас и изгнали в горы.
Сегодня снова приходил в ИХ логово к себе подобному, к сородичу своему – которого ОНИ взяли в плен. Я вижу его, он видит меня, но он не говорит мне ни слова. Что-то они сделали с ним – что он не может говорить…
Что-то…
Может, во всем мире нас осталось только двое – он и я…– Горячий вода был?
– Был, – кивнул я, не поднимая головы, хозяин опять забросает меня вопросами, а надо же когда-нибудь и поесть, хотя бы за ужином…
– Холосо тута?
Я еле удержался, чтобы не фыркнуть, ответил:
– Хорошо.
Спохватился, проглотил кусок, добавил:
– Да, дух ваш… все не улетает.
– А, это молю гоняли, теперь лаванда пахнет.
– Да нет… дух… Хойен…
Китаец шикнул на меня, кажется, про Хойена этого нельзя было говорить – вот так откровенно, прямо. Но и молчать об этом я тоже не мог…
– Так вот, вы говорили, что он зеркала испугается, улетит… ничего он не пугается, как летал, так и летает…
– Каждый ночь? – узкие глаза китайца на мгновение расширились.
– Ага, каждую ночь. Я уж хотел не обращать внимания… только легко сказать, когда эта нечисть над тобой пурхается…
– Душу пьет? – всполошился китаец.
Я не знал, как это, но каким-то седьмым чутьем почувствовал – это не про меня.
– Да нет… просто летает, в зеркало бьется, бьется…
– А, зеркало… боится зеркало?
– Да не сказать, чтобы боится…
Кажется, я сказал что-то не то, старик засуетился, захлопотал, раскрыл свои сундучки, раскрашенные драконами, начал вытаскивать какие-то обереги, колокольчики, свечи, палочки, которые он поджигал по вечерам, чтобы по всему дому шел терпкий пряный дух. Я прикинул, во сколько мне обойдется вся эта охота на привидений, тяжело вздохнул.
Да, пора переезжать в нормальную гостиницу.
А как не хочется…
– Пошли, – китаец сунул мне в руку охапку свечей, какие-то палочки, колокольчики, – дух гоняла, дух…
Дух… я поплелся за ним, чувствуя, что ничем хорошим эта затея не кончится. Китаец первый вошел в комнату, посмотрел, как дух беспокойно тычется в зеркало, бьется птицей о стекло, в испуге шарахается назад.
– Плохо… – старик покачал головой, – никогда так не делала… никогда… Зеркала боялась, улетает, а теперь в зеркало билась… Свечи зажгла, – скомандовал он, показав на меня.