Постепенно жизнь вошла в свою колею, все пришли в нормальное состояние. Очередной неприятностью был недостаток пресной воды. Колонистам раздали специальное мыло для умывания и стирки в морской воде, но, к сожалению, оно почти не давало пены. На пресную ввели ограничения.
Наше путешествие длилось уже три недели. Взрослые говорили, что скоро мы должны прибыть в Сан-Франциско. Все с нетерпением ждали встречи с землёй, но пока признаков её близости не было. Нас окружал океан, на горизонте сливающийся с небом. Но однажды чьи-то зоркие глаза заметили в небе движущиеся точки. Это были птицы, вестники близкой земли. Мы радовались, наблюдая за их полётом. Наконец, появилась на горизонте едва заметная полоска, разделяющая океан и небо....»
Это был американский берег.
Сан-Франциско встретил «Йомей-Мару» с небывалым энтузиазмом: не каждый, знаете ли, день, прибывают сюда суда с тысячью детей, тем более из Совдепии! Особенно горячо реагировали американцы русского происхождения, среди которых немало было политических эмигрантов. Они рвались к юным пассажирам с подарками и продуктами. Но большинство ребят не шло на контакт: они чувствовали себя представителями своей страны и революционного Петрограда, а эмигрантов считали предателями. Максимализм и политическую непреклонность они продемонстрировали даже во время торжественного приёма их в городской ратуше: наотрез отказались встать при звуках российского монархического гимна «Боже, царя храни».
После Калифорнии пароход пошёл на юг. Небо было ярко-синим, и океан тоже был совсем синий; только за кормой тянулся белый бурун от винта. Тропик Рака остался позади. Жара нарастала крещендо и вскоре стала невыносимой. По палубе нельзя было пройти босиком - обжигало ступни. Кое-кто раздобыл для себя соломенные шляпы и японские бумажные веера, но это мало помогало. Стало не до учёбы и репетиций. Обливаясь потом, разморенные, бродили колонисты по раскалённой палубе и искали тень. Уходили в трюм, там было темнее, но не прохладнее. Мальчики лежали на мокрых от пота простынях совсем голые и лениво грызли плитки шоколада, украденного из НЗ спасательных шлюпок.
И зря, между прочим: после сладкого особенно хотелось пить, а питьевой воды стало не хватать. Умывались морской, а в чай шла вода из опреснителей; чай стал невкусным, точно переваренный. Колонисты подолгу не отходили от бортов и с тоской глядели: не покажется ли на горизонте тёмной полоской берег. Но берега не было видно.
Несколько суток подряд за судном плывёт акула. Колонисты бегают смотреть на ее блестящую спину с грозным плавником. Когда за борт выбрасывают мусор - любой, даже несъедобный, - акула переворачивается на ходу, плывет бело-жёлтым брюхом вверх и всё без остатка поглощает. Ребята спорят: полезное или нет существо акула?
- Конечно, полезное. Акула - дворник океана.
- Но она нападает на людей!
- Не трогай её - и она тебя не тронет!
Наконец показываются первые признаки земли. По воде плывут пучки травы, пальмовые ветки. На горизонте возникает серая зубчатая полоска: гористый берёг. Потом на судно налетели крохотные разноцветные птички. Они кружились между снастями, как мухи, и попискивали. Это были колибри. Потом прилетели огромные черные бабочки. Колонисты гонялись за ними по всему кораблю. И опять задавали друг другу вопросы:
- А кто из них кого ест: колибри бабочку или наоборот?
Утром «Йомей-Мару» вошёл в Панамский канал. Как на постоялом дворе, гостеприимно раскрылись ворота. На каменных стенах с каждой стороны канала стояло по три необычных вагончика. Они зацепили пароход тросами за нос, середину и корму. Вагончики медленно двинулись по зубчатым рельсам, и судно послушно, как тёлочка на веревочке, пошло, куда его влекли. Вагончики подвели пароход к другим, запертым воротам и остановились. Ворота сзади закрылись. «Йомей-Мару» очутился словно в ящике. И вдруг с боков открылись какие-то заслонки, и полилась вода. Она лилась целыми потоками, хлестала изо всей силы, и уровень её в «ящике» стал быстро подниматься. Когда вода сравнялась с краями каменных стенок, ворота впереди открылись и вагончики потянули сухогруз в следующий шлюз.