За периметром этого света ничего не видно.
Открылись двери. Шаги. Много шагов. Негромких, но и не осторожных.
Воздух наполнялся новыми ароматами. Мужскими. Они перемешались и слились в единый. Пространство вокруг кровати заняли люди в черных костюмах. Они стоят очень близко, но лица не разглядеть, кажется их скрывают черные маски. Вижу только руки, рукава черных пиджаков. Манжеты рубашек. Ладони. Пальцы. Иногда мелькнёт в темноте перстень или обручальное кольцо.
Сначала я испуганно шарахалась в разные стороны, вертела головой, пыталась прикрыть тело свободной рукой. А потом, на меня нашла какая-то равнодушная обречённость. Немой стыд сковал движения, я сжалась до такой степени, что чувствовала, как сводит в судорогу тело.
– Прошу оценить товар! – сказал кто-то совершенно спокойно, за периметром моего черного ложе, и я узнала голос тёмного мучителя.
Товар – это я?
– Хороша, – хриплый голос мужчины справа.
– Были и получше. Но испугана вроде естественно, – недовольный голос слева.
– А она точно девственница, что-то не похоже. Сколько ей лет? – строгий голос впереди.
– Вы знаете нашу репутацию, мы всё тщательно проверяем. Покупателю гарантирован осмотр.
– Знаем мы ваши осмотры, – кто-то был явно раздражен и недоволен.
Голос старый, почти стариковский. Они что собрались продать меня старику?
У меня в голове вдруг представилось, чем именно он мог быть недоволен. То есть в прошлый раз ему подсунули не девственницу? И этот старик остался неудовлетворён. Недоволен. Раздражен. Но уже вскоре пришел за новой жертвой. За новой исполнительницей его стариковских, извращённых фантазий.
Мои пальцы снова затряслись.
– Пусть сядет, – сказал кто-то, – лёжа у всех грудь кажется нормальной, не люблю мягкую и отвисшую.
В тот же момент лёгкий удар какой-то тонкой палкой с кожаным наконечником заставил меня сильно вздрогнуть.
– Сядь! – требовательно и резко прозвучал голос человека с мерзким лицом.
Того, который меня продаёт.
От испуга я даже не могла плакать. Наверное, на лице моём было всё это видно и ясно. Я быстро села вытянув ноги. На несколько секунд все затихли. Смотрят на грудь, оценивают. Я бы гордо подняла подбородок, грудь у меня красивая круглая, но вот только пока никто её по достоинству не оценил. А теперь, кучка похотливых извращенцев оценивают её, и рассматривают, думая, заплатить или не заплатить.
Это ужасно.
– Встань на колени, – приказывал голос и снова хлёсткий удар по бедру.
Я встала на колени. Сжала ноги, боялась двинуться. Тело моё била мелкая дрожь, думаю, это было очень заметно. Мужчины обходили вокруг, смотрели, но не трогали и на том спасибо.
– Встань раком, на локти быстро! – я замешкалась, не понимая, что от меня хотят, и тут же получила удар по животу, лёгкий, но такой неприятный.
Как будто маленькой, но требовательной плетью кто-то пытается заставить подчиняться, намекая на то, что плеть может быть и большая. Лучше подчиняйся маленькой.
Страх заставлял меня выполнять всё, чего требовал голос.
Я нагнулась и упёрлась руками в мокрую кожу кровати. И сразу, сзади кто-то несколько раз ударил по внутренней стороне бёдер, заставляя ноги раздвинуться, и показать всё что есть. Следующий удар заставил изогнуться и я почувствовала, как моя промежность открылась на всеобщее обозрение.
В этот момент страшно захотелось плакать. Я опустила голову, но в ту же секунду плеть ударила по подбородку, пришлось поднять лицо и снова смотреть на силуэты в черных костюмах.
– Открой рот! Рот открой! Шире! – приказывал голос.
Я открыла рот. Меня выбирали, заглядывали везде. Это ужасно и отвратительно.
Я вспомнила что-то из истории – рынок рабов. Вот сейчас, так же как и тех рабынь, меня показывают рабовладельцам. Что это за люди, которым нравится смотреть на голую дрожащую от холода девицу, смотреть в перепуганное до смерти лицо.
А они спокойны. Никто из них не волнуется. Они довольны, или недовольны, но совсем не ведут себя как люди смущённые происходящим. Наверное, они делают это часто и уже привыкли к запуганным жертвам с потёкшей от слёз и воды тушью, с гусиной кожей и ненормальными испуганными подергиваниями тела. Неотрепетированными, а естественными, живыми. Подстёгнутыми ужасом положения жертвы, осознанием безысходности.
Им это нравится. Очень нравится.
Но я не хочу. Я свободный человек. Они не имеют права.
– Ну что господа, все хорошо рассмотрели?
– Ну, мне всё понятно, – сказал один и пошел к выходу.