Макияж стал моей следующей дилеммой. Я решила остановить свой выбор на чём-то светлом, и у меня даже осталось время на завтрак. Когда я спускалась вниз, мой желудок издал урчание, которое стало только громче, когда я услышала стук в дверь.
Пришло время выяснить, что задумал Эштон.
Собрав деньги и ключи, я обнаружила Льюиса, ждущего меня около внедорожника, который я никогда не видела раньше, задняя дверь открыта в ожидании, когда же я сяду.
Я улыбнулась ему.
— Сегодня другая машина?
Он засмеялся.
— Мистер Хоуз сегодня на Бентли.
— А это что?
— BMW, миссис Толли.
Я села в машину.
— Спасибо, Льюис.
Он кивнул.
— Садитесь и наслаждайтесь поездкой. Дорога не займёт много времени.
Я должна была спросить.
— Сколько у Эштона машин?
— Четыре, в том числе и джип для езды по бездорожью.
— Интересно. — Четыре машины для одного человека по сравнению с нашей одной на двоих.
На протяжении всей дороги я держала руки на коленях, чтобы остановить их дрожь. Мой разум блуждал туда-сюда, и обратно. Всё началось с догадок, куда Эштон мог отправить меня, которые привели к воспоминаниям о вчерашней ночи и губах Эштона на моих. Как и ранее, от каждого воспоминания становилось всё труднее и труднее сосредоточиться на чём-то ещё. Я так сконцентрировалась на том, как мы переживём нашу встречу вечером, что испугалась, когда Льюис открыл дверь. Я даже не заметила, как автомобиль остановился.
— Мы на месте, — он подал руку, чтобы помочь мне выйти из машины, и хорошо, потому что я не привыкла ходить на каблуках.
Я вышла и осмотрелась вокруг, пытаясь сориентироваться. Когда мы с Домиником переехали, я проводила большую часть времени на работе. У меня было очень мало времени для исследования города и большинство мест казались новыми и незнакомыми. Льюис протянул ко мне руку, на ладони лежал телефон.
— Мистер Хоуз хотел, чтобы у вас было это, в случае, если вам понадобится связаться с ним.
Каждый раз, когда Эштон дарил мне подарок, мне было сложно назвать его ростовщиком, человеком, который причинял людям боль, когда они не платили свои долги. Казалось, что его характер походил на Джекила и Хайда. Но какой бы страшной не была его другая сторона характера, я знала, что Эштон не причинит мне боли. Не знаю, откуда, но знала. Просто знала.
Взяв телефон, я положила его в сумку, не желая потерять.
— Спасибо, Льюис. Во сколько вы вернётесь?
— Я буду ждать вас, миссис Толли. Внутри вы найдёте Алана Триндола. У вас встреча с ним через пятнадцать минут. Он знает, что вы придёте.
— Хорошо.
Слово слетело с моего языка, замешательство было более, чем очевидным. Учитывая, что бабочки, которые поселились в моём животе, сейчас бомбардировали мои внутренности, я была удивлена, что сумела оставаться на ногах.
— Я буду ждать вас здесь.
— Спасибо.
Каждый новый шаг действовал на нервы, как и предыдущий. Я понятия не имела, что обнаружу за дверью впереди. Толкнув дверь с тонированным стеклом, я оказалась в длинном белом коридоре по обе стороны которого располагались двери, плюс две пары двойных дверей находились в конце коридора. Когда я подошла к первой, открылась следующая, и вышел мужчина с длинными тёмными волосами, собранными в низкий хвост.
— Елена Толли? — спросил он.
Я огляделась вокруг, пытаясь понять, что вообще происходит. Он улыбнулся и протянул руку.
— Алан Триндол. Эштон сказал, что ты специализировалась на театре.
Я взяла его за руку и пожала.
— Да, но я не понимаю.
— Эштон не рассказал тебе, почему ты здесь?
Покачав головой, я призналась:
—Я даже не знаю, где это здесь. Меня привезли.
Он усмехнулся и покачал головой, но я так и не поняла, о чём он со мной говорил.
— Как человек, он мешок с дерьмом. К счастью, ты пришла раньше. Следуй за мной.
Алан прошёл по коридору, и я последовала за ним так быстро, как могли мне позволить мои ноги. Мужчина открыл дверь примерно посередине коридора. Внутри стояло фортепиано и шкатулки с музыкальными нотами.
— Вы не против, рассказать мне, что я здесь делаю?
Он порылся в шкатулке, одновременно отвечая:
— Эштон устроил прослушивание для тебя на один из мюзиклов, которые мы ставим. «Sondheim on Sondheim».
О, Боже!
Моя рука взлетела ко рту.
— Я не готовилась.
— Теперь ты понимаешь, почему я рад, что ты пришла раньше. Альт или сопрано?
— Сопрано.
Алан вытащил лист с нотами и сел за фортепиано. Усевшись на банкетку, он сыграл первые тридцать два такта.
— Я знаю это, — сказала я. — «Никто не одинок» из «В лесу». (прим.: песня «Никто не одинок» из мюзикла «В лесу»)
— Отлично. Сможешь спеть?
— Я… эммм… Думаю, да.
Он снова начал играть. Во второй раз я присоединилась.
В течение следующих десяти минут мы пели песню снова и снова. С каждым повтором я чувствовала, как растёт уверенность. Поверить не могла, что Эштон устроил это и не предупредил меня. Но это была моя мечта: то, чего я хотела с детства.
Алан перестал играть и посмотрел на часы, прежде чем убрать ноты и встать передо мной. Взяв за руку, он сказал:
— Делай так же, как только что сделала здесь, и всё будет отлично. Я не один из продюсеров, так что буду аккомпанировать тебе.
— Спасибо. — Мой голос слегка дрожал. Казалось, что всё, что я делала недавно, это благодарила людей. Никогда столько людей не делало для меня так много. Это было странное чувство, к которому нужно немного привыкнуть.
Алан повёл меня обратно по коридору к двойным дверям. Весь путь я глубоко дышала, пытаясь успокоить трепещущее сердце, и когда двери открылись, я думала, что оно выпрыгнет из груди. Я зашла за кулисы, говоря себе расслабиться.
Наслаждайся.
Слова Эштона звучали в моих ушах, когда дверь закрылась, и я подошла к занавесу, готовая пройти прослушивание с высоко поднятой головой.
***
Красное платье без бретелек едва достигало колен, заставляя ощущать себя сексуальной, как дьяволица. Эштон позвонил, когда я выходила из театра, сказав, что опаздывает, но я должна быть готова к семи и одеться. После хорошего длинного сна и обеда, я поспешила в комнату собираться. В семь часов мой телефон сообщил о сообщении от Эштона.
Эштон: На месте. Встретимся на улице.
Я: Ок.
Собрав вещи, я поспешила к входной двери, возбуждённая предстоящим рассказом о сегодняшнем дне. Несмотря на первичные нервы, я взяла себя в руки, и гордилась своим выступлением. Если на то пошло, возвращение в театр разожгло мою страсть к сцене и дало мне что-то, что меня будоражило.
Сперва он не увидел меня — проверял свой телефон, — но только подняв подбородок и заметив, как я спускаюсь по лестнице, Эштон замер.
— Святое дерьмо.
Это была именно та реакция, на которую я надеялась. Он несколько раз говорил, что не хотел в своей постели женщину, которая не желала его, и долгое время я была именно такой. Это не значит, что эта мысль не приходила мне в голову; мне просто некомфортно об этом думать. Но увиденная мною правда о поступках Доминика начала менять меня. Я сама начала меняться. В тот момент, когда я закончила выступление на сцене, я почувствовала давно забытый прилив эйфории и впервые за долгое время ко мне вернулась уверенность.
И я должна была поблагодарить Эштона за всё это.
Он говорил мне почти каждый день, что я красива, и впервые я начинала верить ему.
По иному взглянув на Эштона и всё, что он сделал для меня, я более тщательно подготовилась к ужину. Мои волосы были собраны в узел из свободной косы у основания шеи, и сверкающее серебряное ожерелье с серьгами завершало образ. На каблуках, так как я носила их почти каждый день, я чувствовала себя всё более уверенней, поэтому выбрала серебряные босоножки на тонких шпильках, в которых достаю Эштону до широких плеч. Я вложила много смысла и усилий в свою внешность, и было приятно видеть, что они не потрачены впустую.