Выбрать главу

В политике и истории драконьего мира у меня все еще были серьезные пробелы. Я хмуро взглянула на сестру, молчаливо понукая к продолжению.

— Как ты думаешь, кто станет дочерью на выданье, когда тебя сбагрят в пансионат?

Лале счастливо рассмеялась.

Я закрыла глаза. Вот как. Герцог вернется в столицу, выслушает неискренние причитание венценосной мачехи и отправиться обратно, просить руки дочери Фьорре снова. Но Пустая, некрасивая дочь, с которой не то что в постель, за один стол сесть страшно, будет к тому моменту в пансионате.

И тогда молодой герцогиней станет Лале: красивая, как бутон весенней розы, юная, нежная, полная магии и сил. Цветок Сопределья, достойный сиять рядом с ангелоподобным Анваром Фалаш.

Дорогие читатели, буду благодарна вашим комментариям и звездам! Для меня это очень важно и очень-очень приятно :)

3. Побег

Лале смотрела на меня с вполне заслуженной победой в глазах.

— Поддержи меня, сестренка, — она нежно взяла меня за руки, одним глазом посматривая на горничных: все ли видели, как она добра к своей неудельной сестре. Такое же выражение было у вейры Глок, когда она проверяла реакцию дракониров на свою доброту к уродине. — А когда вернешься из пансионата, подыщу тебе местечко в нашем доме. Будешь жить достойно вейры.

Вот в это я охотно верила. С Лале станется поселить меня в герцогском дворце, чтобы каждый день на мне самоутверждаться и показывать, почему герцог предпочел ее, а не меня. А если взбрыкну, можно будет напомнить, чей хлеб я ем. Точно говорю, так и будет. Мои отцы, что этот, что предыдущий, успешно практиковали такой же метод и передали его по вертикали потомкам.

В груди заворочалось что-то темное, страшное, похожее на бурю, скованную цепью. И это было вовсе не чувство несправедливости, давно мне привычное. Но я смиренно опустила глаза:

— Хорошо, Лале.

Несколько секунд сестра молчала, словно ждала скандала, а после радостное ожидание в ее глазах потухло, она брезгливо отвернулась.

— Что ж, езжай, сестра, не забывай писать изредка. Часто не пиши, не расстраивай родителей. Удачи, милая.

— И тебе… — земля стекловатой, Лале.

Она вышла, за ней потянулись горничные, а я усилием воли заставила себя вернуться к делу. Быстро и привычно переоделась в темное повседневное платье, содрав с себя остатки свадебного наряда, надела крепкие, кожаные ботинки на шнуровке, купленные вопреки воле матери. Та-то была свято уверена, что нормальные вейры ходят только в бархатных туфельках, нежных, как лепесток розы, и только по балам. В остальное время их носят на руках. Уж не знаю, откуда она взяла эту глупую теорию, учитывая тот факт, что ее собственная жизнь была далека от идеала.

К матери я вернулась во всеоружии, небрежно ссыпала в чемодан ракушки и засунула книги.

Маму уже осматривал семейный лекарь:

— Речь вернется дней через пять, повреждений нет, можете не волноваться.

Когда врач ушел, мама силой усадила меня в кресло и раскрыла чемодан, показывая, что и куда она убрала. В документы она ткнула меня чуть ли не носом. Я не обижалась, в связи с моим уродством меня воспринимали чуть ли не умственно-отсталой, хотя соображала я ничуть не хуже остальных. Разве что в образовании здорово отставала от сестры и брата. Но этот недостаток я охотно прощала самой себе — я в этом мире всего два года, всему приходилось учиться в спешке и на практике. Неловких ситуаций хватало.

Мама замычала, и я кивнула, хотя не очень понимала, что она от меня хочет.

— Идите спать, вейра Аланте, — тронула меня за плечо одна из прислужниц. — Уже поздно, а вам рано вставать.

Сделав понятливое лицо, поднялась, перед выходом с сожалением посмотрела на чемодан. Взять его было бы слишком подозрительно. Я бы и так не взяла, но прихватила бы немного деньжат из мешочка и пару браслетов, деньги облегчают жизнь, мне ли не знать.

Вышла в коридор, а после осторожно спустилась этажом ниже, подбираясь к отцовскому кабинету. Если меня кто-то поймает, придется сказать, что я хочу попрощаться с отцом перед отъездом, а это будет звучать неправдоподобно.

К счастью, коридор оказался пустым и тихим, и в кабинет я зашла беспрепятственно. И едва не выскочила обратно. Отец сидела за столом, уронив голову в бумаги, от утробного храпа трясся даже графин в золоченой подставке.

По стеночке я двинулась в сторону секретера, который мой иномирный батя запирал примитивным цифровым кодом. Причем, пользовался им на глазах и у мамы, и у нас с сестрой, справедливо полагая, что мы что-то вроде садовых гусениц. Да мы ими и были, просто он недооценил силу моего отчаяния.