Она настояла, чтобы в брачном договоре был зафиксирован ее отказ от состояния мужа. Но Илья Владимирович все-таки сделал по-своему. Оставил ей деньги по завещанию. Зачем только он это сделал, зачем… Сумма оказалась значительной, Мирослава подозревала, что именно из-за этого Вадим теперь и бесился, капая ядом.
— Ты же не думаешь, что я тебя вот так просто с деньгами на улицу отпущу? Деньги не должны уходить из семьи, — издевательски рассмеялся, но скорбная маска даже не дрогнула. — Или ты соглашаешься по-хорошему, или будет по-плохому. Поверь, я сделаю так, чтобы у тебя под ногами земля горела. Вот тогда ты сама приползешь на коленях и будешь умолять, а я еще подумаю, как с тобой поступить.
Все это говорилось с каменным лицом, словно он ничего, кроме белого гроба, в этом зале не видит. На самом деле все его внимание было приковано к худенькой темноволосой женщине с большими влажными серыми глазами. К вдове его отца. Казалось, он улавливал малейшие движения и оттенки чувств, даже не глядя в ее сторону.
А Мирослава смотрела на жену Вадима Альбину. Та стояла немного в отдалении, разговаривала с группкой женщин, среди которых была и ее мать. Время от времени обе бросали на Миру холодные нечитаемые взгляды. В такие моменты она ощущала себя бактерией под микроскопом. Оставалось только гадать, что именно Альбине известно о домогательствах мужа.
Закрыла глаза, собирая последние силы. Ей бы только отсидеть похороны, а там…
— Вадим Ильич, мне не нужны никакие деньги. Я напишу отказ от наследства. Дайте мне только спокойно оплакать мужа, и больше вы меня никогда не увидите.
Но тот словно ничего не слышал, вернее, слышал только то, что хотел слышать.
— Оплакать? Любовь до гроба в буквальном смысле? — беззвучный смех сочился сарказмом. — Кому ты грузишь, все в этом зале знают, что ты спала с отцом ради денег. Иначе что делать молодой красивой бабе с семидесятилетним стариком?
У Мирославы встал ком в горле от обиды:
— Вы… не знаете о нас, ничего не знаете о нашей с ним жизни, — еле выговорила она, задетая за живое. — Мне было хорошо с ним. Он делал меня счастливой!
Горькие слезы брызнули из глаз, хорошо еще, вдовам на похоронах не возбраняется плакать.
— Хорошо?! С ним?! — зло прошипел Вадим. — Не надо лицемерия, Мирочка! С ним, говоришь, было хорошо? Я сделаю тебе так хорошо, что ты отца напрочь забудешь!
Она поразилась, сколько злости и глумливого презрения было в этих словах, в косом взгляде, которым он ее смерил. Внезапное понимание открыло ей простую истину.
— Вадим Ильч, за что вы так ненавидели отца? — слова сорвались сами.
И тут скорбная маска треснула, явив на миг истинное лицо Вадима Балкина. Он в первый раз за все время повернулся к ней лицом и прорычал:
— Не твое дело, подстилка!
Мира аж отдернулась от неожиданности. Она готова была провалиться сквозь землю. Казалось, его слова слышали все в этом зале. А его черты вдруг хищно заострились, он произнес вкрадчивым шепотом голодного тигра:
— У тебя время подумать до завтра и принять мои условия.
Жаркой волной откуда-то из груди поднялся протест. Она вспомнила главное и выпрямилась. Это ее жизнь и ей стыдиться нечего, перед собой она права. Илья Владимирович звал ее Мирочка. Плевать на всех, она здесь ради него.
Заметив неладное, в их сторону пошла Альбина. Ее сосредоточенный взгляд сначала впился в мужа, а потом перешел на Миру. Вадим собирался еще что-то сказать, однако при виде Альбины отвернулся и замолчал.
Странное поведение Вадима Балкина видели многие. Но слова его услышала только жена.
— Мирослава, вам плохо? Может быть, врача? Успокоительное?
Негромкий голос Альбины чеканил слова, холодный взгляд не подразумевал никакой заботы, скорее недвусмысленно намекал, что излишняя экспрессия чувств неуместна. Но Мирослава была несказанно благодарна Альбине, потому что та давала ей передышку.
Мире хотелось бы выкрикнуть:
— Заберите вашего мужа и оставьте меня в покое. Все вы!
Но она покачала головой, прикрыв глаза, и тихо, но твердо сказала:
— Нет, спасибо. Все хорошо, благодарю вас. Мне ничего не нужно.
— Ну как знаете, — ответила Альбина, поворачиваясь к мужу.
Посмотрела на гроб, едва заметно скривив губы, проговорила:
— От запаха этих свечей и цветов у меня уже разболелась голова. Надеюсь, вы меня простите, если я отойду? Вадим, можно тебя на два слова?
И, не дожидаясь ответа, пошла в сторону выхода. Вадим нехотя отошел с ней, раздраженный и сумрачный. Отойдя на приличное расстояние и встав так, чтобы быть у всех на виду, женщина осмотрелась, нет ли вокруг лишних ушей.