Китаец с косой прокладывал дорогу в толпе, телохранители и Чанг оберегали Дорана с его ношей сзади, защищая от приставаний уличных красоток, прельщенных мундиром Уинтона, и от возможных нападений пьяных матросов, которые, еле держась на ногах, пытались начать разговор заплетающимся языком.
Карманных воров, рассчитывающих на поживу при виде человека более высокого, с их точки зрения, общественного статуса, просто отшвыривали в сторону.
Доран шел быстро и почувствовал облегчение, увидев карету на том же месте, где ее оставил. Бережно усадив Эйлиду в экипаж, он дал китайцам три золотых соверена; Чанг вскочил на козлы, и карета двинулась с места.
Доран сел радом с Эйлидой, обнял ее, сдвинул одеяло у нее с головы.
— Это никогда не повторится! — поклялся он.
Теперь, когда она была вместе с ним, Эйлида почувствовала, что не в силах удержать слезы, и заплакала.
— Все хорошо, моя любимая, — успокаивал ее Доран, — ты в безопасности, ты должна была знать, что я разыщу тебя.
— Мне было так страшно! — всхлипывала Эйлида. — Я боялась, что ты не знаешь, где я.
— Этого просто не могло быть, — заверил он ее. — Когда мы приедем домой, я все тебе расскажу, но сейчас я хочу только смотреть на тебя.
Одним пальцем он приподнял ей подбородок и ласково повернул к себе ее лицо.
Слезы ручьями текли у нее по щекам, но ни одна женщина в мире не могла быть красивей, ни одна так не нуждалась в его защите.
Он начал целовать ее, целовать жадно, властно и жарко — после того, что так боялся ее потерять.
Его поцелуй словно возносили Эйлиду к небесам; она поняла, что, сама того не зная, именно, этого ждала и хотела.
Он целовал ее, пока она не перестала плакать, и теперь ее губы отвечали ему, она отдавала ему себя, а он так этого хотел!
Он вытер ей слезы своим платком и снова целовал ее, и слова казались лишними и ненужными сейчас между ними.
Он целовал ее, пока она еще теснее не прижалась к нему, почувствовав, как неистово бьется его сердце.
Лошади бежали быстро, и Эйлида с трудом поверила, что они уже приехали, когда карета остановилась возле дома на Беркли-сквер.
— Мы дома, — негромко проговорил Доран, — и я хочу, чтобы ты немедленно легла в постель.
Эйлида не сразу разобрала его слова, потом легонько вскрикнула и прошептала:
— Я не хочу… расставаться с тобой!
— Ты и не расстанешься, — сказал он. — Я приму ванну, а после мы пообедаем у тебя в комнате.
— Ты придешь и поговоришь со мной?
— Будь уверена!
Лакей открыл дверцу кареты, Доран вышел первым, потом помог Эйлиде. Он обнял ее одной рукой и так провел по мостовой и по ступеням крыльца.
Когда они были уже в доме, он тихонько спросил:
— Отнести тебя наверх?
— Не надо… я сама могу идти.
Было ясно, что она немного сомневается в своих силах после пережитого, и Доран, не говоря больше ни слова, взял ее на руки.
Он нес ее по лестнице, и она снова подумала, какой он сильный, как спокойно ей у него на руках и как не хочется расставаться с этим спокойствием.
Доран внес Эйлиду в спальню, где уже дожидалась горничная.
— Обещаю тебе, что не задержусь, — сказал он.
Эйлида хотела удержать его, но он уже ушел. Однако он непременно вернется, если обещал.
Ванна для Эйлиды была приготовлена; вытираясь после купания, она подумала, не стоит, ли надеть вечернее платье.
— Обед подадут вам сюда, миледи, — сообщила ей горничная, как бы отвечая не невысказанный вопрос. — И хозяин будет обедать с вами.
Глаза Эйлиды засияли на бледном лице.
Горничная помогла ей надеть одну из нарядных, отделанных кружевом ночных рубашек и накинуть на плечи шаль, обшитую таким же кружевом.
Эйлида села перед зеркалом у туалетного столика, и горничная причесала ее, прежде чем она легла в постель.
Сразу после этого лакей внес стол, поставил его возле кровати, и Эйлида с радостью увидела, что стол накрыт на двоих.
На столе стоял золотой канделябр, украшенный белыми орхидеями.
Доран пришел очень скоро. Вместо вечернего костюма на нем был длинный темный халат, отделанный спереди шнуром более светлого оттенка. Это одеяние чем-то напоминало военную форму.
Едва он появился, им подали шампанское, а Эйлиду все еще мучила жажда.
Как ни странно, она к тому же была голодна и охотно выпила чашку бульона.
— Теперь мне гораздо лучше, — сказала она, — и я хочу, чтобы ты рассказал мне, чем ты был занят.
— Я это сделаю позже, — ответил Доран. — Лучше ты сначала расскажи, что ты делала днем.
Она смотрела на него, пока он говорил, и все, что она могла бы ему поведать, вылетело у нее из головы, и думала она сейчас лишь о том, как сильно его любит.