— Вы заслуживаете любви, и я хочу быть тем человеком, который подарит вам эту любовь. Мы были в разлуке столько лет, но это никогда не казалось правильным. Я хочу, чтобы вы были со мной. Я хочу, чтобы мы снова были вместе.
Прежде чем кто-либо из нас успевает что-либо сказать, Дик взрывается, подходит к Хонор и спрашивает:
— Что, чёрт возьми, происходит? Ты думаешь, что можешь просто прийти сюда и…
Когда его рука тянется к её руке, у меня перед глазами всё краснеет… Папа бьёт Викторию. Отец бил нас с Нейтом, когда мы были маленькими. Доводил нас до слёз, а потом ругал за слабость. Килиан принял удар на себя. Отец избивал свою семью, как будто это было нормально, как будто мы это заслужили, как будто мы не достойны ничего лучшего. Он и пальцем не тронет Хонор.
— Нет! — я бросаюсь на него, отталкивая от неё с такой силой, что он натыкается на столик и падает, но быстро встаёт на ноги. — Ты не тронешь её. Ты больше никогда никому не причинишь вреда! Ты — ничто! Ты меня слышишь?
Он пытается выбежать из комнаты, но я хватаю его за руку и поворачиваю к себе, желая, чтобы он посмотрел мне в лицо, хотя его вид вызывает у меня отвращение.
— Ты — жалкое подобие мужчины, и ты сейчас получишь своё лекарство.
Я отвожу руку, прицеливаясь, но Нейт оказывается рядом и удерживает меня.
— Лайл! Оставь его. Он того не стоит.
Отец вырывается из моих рук и отступает на безопасное расстояние, но, когда Килиан подходит ближе, сжимая руки в кулаки, папа спешит к двери.
— Она грязная маленькая шлюха, — говорит он, бросая в ответ прощальный взгляд и выходя из комнаты. — Больше ничего.
Я поворачиваюсь к Хонор. Она потрясена вспышками гнева Дика, но не так сильно, как я ожидал. Вместо этого она настороженно смотрит на нас троих.
— Не волнуйся, — молвлю я, протягивая к ней руки, — мы не позволим ему причинить тебе вред.
Она слегка кивает.
— Я знаю… Я знаю, что вы этого не позволите. И мне всё равно, что он думает о моей маме или обо мне, но мне не всё равно, что думаете вы.
19. Отказаться от призраков
Килиан
На мгновение мы все замолкаем, пока резкие слова Дика-Мудака эхом отдаются в наших ушах. Затем я опускаю взгляд на бумаги в своей руке, которые Виктория хранила все эти годы. Нейт тоже не хотел смотреть на фотографию, но я заставил себя развернуть её. И снова я принимаю на себя основную тяжесть ответственности за своих братьев. От старых привычек трудно избавиться.
Блядь.
Лучше бы я этого не делал. Иисус Христос. Вид отметин Виктории вызывает у меня зуд, как будто они должны заживать заново. Как же мы этого не заметили?
Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что Хонор наблюдает за мной большими сияющими глазами. Слеза медленно скатывается по её щеке, но она крепко сжимает губы, ожидая моей реакции.
Я защищал своих братьев, а иногда и Хонор, но я никогда не понимал, что должен защищать и Викторию тоже.
И что теперь? Неужели я всё испортил? Весь мой гнев, вся моя ненависть, всё моё одиночество, и что у меня осталось взамен? Неудача и достаточно шрамов, внутренних и внешних, на всю жизнь?
— Я сожалею.
Глаза Нейта расширяются, а Лайл резко поворачивает голову в мою сторону. Они, наверное, никогда раньше не слышали, чтобы я произносил эти слова, и у меня нет привычки сожалеть о чём-либо, но на этот раз я сожалею. Я должен сожалеть.
Хонор слегка кивает, но выражение её лица не меняется.
— О чём? — спрашивает она. Эти прекрасные голубые глаза не отрываются от меня, как будто все зависит от моего ответа.
Есть так много вещей, о которых стоит сожалеть. Сколько из них она примет?
— Прости, что не смог защитить тебя и Викторию. За то, что не остановил его. — Я качаю головой и отвожу взгляд. Это звучит слабо даже для моих собственных ушей. — Я не знал.
— Килиан, — её мягкий голос пробует моё имя на вкус, словно оно имеет странный новый вкус. У неё перехватывает дыхание. — Ты был ребёнком. Мы оба были такими.
— Но я защитил их, — огрызаюсь я и указываю на Нейта и Лайла. — У меня был долбаный долг, и я его выполнил. Но я подвёл тебя.
— Кил… — в голосе Лайла слышится сожаление. — Это никогда не было твоим долгом. Мы должны были поддержать тебя. Мы просто… — он замолкает, не желая этого признавать.
— Боялись. Я знаю. Мы все были напуганы, — вздохнув, я снова смотрю на фотографию. Виктория. Впервые за долгое время я могу думать о ней без злости. Не чувствуя обиды и утраты, которые охватили меня в тот день, когда я понял, что она ушла.