Азмир повернулся, готовый улыбнуться мне, но, увидев слезы на моих глазах, обвил меня руками и сказал:
— Не плачь, мам. Все будет хорошо. Ш-ш.
Я улыбнулась сыну, узнав собственные слова, которыми утешала его, когда он плакал. Я вытерла щеки и обняла Азмира.
— Ты прав, солнышко. Все будет хорошо.
Затем я подняла малыша, одела его и быстро сняла простыни с кровати. Я положила его пижаму и постельное белье в стиральную машину, чтобы никто не узнал, что он описался, и не побил его за это. Мы поели гренок, и пришло время мне уезжать на работу. Невыносимо было оставлять Азмира, я так беспокоилась, что с ним может случиться что-то ужасное, пока меня не будет рядом.
По дороге в магазин, сидя в фургоне Манца, я приняла решение: мы должны сбежать, они не оставили мне выбора. Я соберу чемодан, и мы уедем куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда.
Я дождалась перерыва и во время завтрака рассказала обо всем Мене.
— Куда вы поедете? — спросила она.
— Не знаю, — ответила я, — хуже, чем здесь, наверное, нигде не будет.
— Но где вы будете жить? Чем заниматься? Не уезжай, Сэм. Они найдут тебя и убьют или увезут в Пакистан и бросят там.
Я посмотрела на сестру. Она была права. Они наверняка будут искать нас. И что они сделают, если найдут меня? Отправят в Пакистан? Они будут надо мной издеваться или даже убьют. Такие вещи были вполне возможны в нашем обществе. А поскольку меня никто здесь не знает, никто, кроме близких, им ничего за это не будет. Даже Мена ничего не скажет полиции, учитывая, насколько она запугана. И что тогда будет с Азмиром?
Что ж, пусть это нелегко, но я найду выход, придумаю что-нибудь. Я должна забрать Азмира отсюда, хотя мне некуда идти, у меня нет денег и никто не защитит меня. Я завязла, застряла здесь, но найду выход, нужно только все хорошо обдумать.
Следующие несколько дней я думала и думала, что можно сделать, но в голову ничего путного не приходило. Однажды вечером, вернувшись с работы, я отправилась в кухню готовить ужин и остановилась в изумлении: там была мать, окруженная, как всегда, когда готовила, дюжиной открытых пакетов, мисками и грязными кастрюлями. Приводя в порядок кухню, я гадала, в чем же дело. Мать объяснила:
— Завтра мы ждем гостя. Достань еще масла. Передай мне лук.
В довершение всего еще и лишние голодные рты. Мать командовала мной, будто я не знала, что делать в кухне, будто это не я каждый вечер готовила ужин.
— Достань мне с полки вон ту большую кастрюлю. Вымой миску.
Я поняла, в чем причина, когда, нарезая лук, мать сказала:
— Хаджи Осгар завтра приезжает из Пакистана. Его род очень богат и известен. Не делай карри слишком острым. Я приготовлю все, что можно, сегодня вечером, а рис сварю завтра.
Ясное дело: мать не хочет, чтобы хаджи Осгар вернулся домой и рассказал родственникам, что она не заботилась о нем и не кормила его как следует. Вот почему сегодня вечером она оказалась в кухне. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
Хаджи называли того, кто совершил хадж, то есть паломничество в Мекку. Обращение «хаджи» было знаком уважительного отношения, поэтому, вернувшись на следующий день с работы домой, я ожидала встретить набожного вида мужчину с бородой и белой шапкой на голове, каким был наш учитель в мечети. Однако мне сразу же велели помыть посуду. Они не только успели поесть, но даже накормили Азмира — это произошло впервые! — и кое-что оставили для нас с Меной. Перед тем как взяться за посуду, мы сели ужинать в кухне. Едва мы успели доесть, как в дверь постучали и вошел молодой человек, чисто выбритый, одетый в джинсы и рубашку.
— Привет, я Осгар. Можно помыть руки? — спросил он.
Он приятно улыбался нам и говорил так вежливо и спокойно, что я опешила: в этом доме никто так не разговаривал.
— Конечно, — ответила я.
Манеры гостя приятно отличались от того, с чем нам приходилось сталкиваться по возвращении домой. Я передала ему полотенце, и он снова улыбнулся.
В эту минуту вошел Манц и сказал:
— Ты тут закончил? Пойдем, я покажу тебе дом.
Когда они ушли, мы с Меной переглянулись и прикрыли рты руками, чтобы заглушить смех.
— Боже мой! Он совсем не выглядит, как хаджи, — сказала я, краснея. — Он выглядит мило.
Мена тихонько вскрикнула.
— Ты ведь замужем, Сэм! — поддразнила она меня.
— Ах да! — Я позабыла об этом на самом деле! — Что ж, посмотреть-то можно!
И мы снова рассмеялись.
На следующее утро я проснулась первой. Разбудив Мену, я отправилась в кухню. Осгар, уже сидевший там, улыбнулся, когда я вошла. Мы вежливо сказали друг другу: «Доброе утро», — но я ни о чем не могла его спросить, потому что пришел Манц и сказал, что уже пора уходить. Я сделала всем гренок, и мы уехали.
Осгар отправился вместе с нами, а позднее поехал с Манцем на оптовую базу. Когда они вернулись, я вышла из магазина, чтобы помочь разгрузить фургон, но Осгар, вытаскивая ящики из машины, оглянулся, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
— Спасибо, мы справимся.
Я кивнула в знак благодарности и вернулась в магазин, а на душе у меня стало тепло. Обычно мало кто из родственников смотрел на меня, когда разговаривал со мной, и такой вежливости от них я ожидать не могла. А еще он все время улыбался, отчего я чувствовала себя по-другому — я не привыкла к такому обращению. Как здорово, когда Осгар рядом, он добрый и всегда готов помочь, но он скоро уедет и все вернется на круги своя..
Тем вечером я, заканчивая мыть посуду, сказала Азмиру, что пора ложиться спать. Он выскочил из комнаты, и я услышала, как он шепчет матери и Осгару:
— Тс-с, не говорите ей, что я здесь, я спрячусь.
Войдя вслед за сыном, я заметила, что он стоит за занавеской. Я громко сказала:
— Не приходил ли сюда Азмир? Ему пора спать.
Осгар решил подыграть и сказал мне, улыбаясь:
— Я нигде его не видел.
— Гм, интересно, куда же он подевался?
— Может, он в саду? — предположил Осгар, когда я тихонько шагнула к окну.
Я резко отдернула занавеску и страшным голосом произнесла:
— У-у!
Азмир вскрикнул и рассмеялся, а я взяла его на руки.
— Нет, еще не пора спать! — протестовал он.
В этот день он был радостным и даже счастливым.
На следующее утро Манц уехал по делам, и Осгар остался со мной в магазине. Он несколько минут перебирал товары возле кассы, а потом неуверенно начал:
— Вчера вечером твоя мать рассказала мне вашу историю.
— Что? — спросила я.
— Я был удивлен, узнав, что у тебя трехлетний сын. Ты выглядишь слишком юной. Поэтому я спросил у твоей матери, как такое могло случиться.
— И?
Я скрестила на груди руки, ожидая, что меня станут осуждать.
— Она сказала, что ты переспала с мужчиной в Пакистане, так что пришлось выдать тебя за него замуж.
Я почувствовала, как меня захлестывает ледяная волна гнева.
— Но я ей не верю, — поспешил добавить Осгар, заметив, как я изменилась в лице.
У меня на глаза навернулись слезы. Я не могла поверить, что мать солгала другу семьи. Следовало ожидать, что она все перевернет по-своему, но, тем не менее, горько было слышать такое от Осгара.
— Ну-ну, прости, — ласково сказал он. — Я не хотел тебя расстраивать.
— Все нормально. Пора бы мне уже привыкнуть ко лжи, — отозвалась я, вытирая глаза и сморкаясь. — Хочешь услышать правду?
Осгар кивнул.
— Мать обманом увезла меня в Пакистан, когда мне было тринадцать, и заставила выйти замуж за незнакомого мужчину.
Я все рассказала Осгару, отпустила на волю чувства, которые так долго держала под замком, — гнев, отчаяние, боль и одиночество, — и мне сразу же стало легче. Только сейчас я осознала, что мне все это время не с кем было поговорить о случившемся. Я не могла все рассказать Мене, потому что ей незачем было знать, что может ожидать ее в будущем.