— Зелья готовил самолично? — переспросила я. Неужели, я действительно замужем за…?
— Я знаю, к чему ты клонишь, — Димитрий осторожно взял мою руку. — Смотри на меня. Ты ведь знаешь ответ. На меня смотри!
Выбора не было, и желания отпираться тоже недоставало. Рука мужа казалась обжигающе горячей и крепко сжимала мою. Вероятно, впервые за все время пребывания в Альвионе я наблюдала его лицо с такой чудовищной жадностью. Пусть четыре дня назад он и выглядел более цветущим, но ныне ночью он не утратил ни толики своей привлекательности. Какая только пелена умудрялась ослеплять меня в первые месяцы нашего знакомства? Воистину, не имеет границ моя глупость, ведь я должна раздумывать над ответом, а не над тем, сколько еще женщин в городе, кроме леди Версалес, влюблены в моего мужа.
— Мне кажется, у тебя жар, — наконец-то выдавила я, опустив глаза. — Тебе следовало позаботиться и о себе.
Димитрий ехидно усмехнулся.
— Когда моя жена поправится, она обо мне хорошо позаботится.
— Мне приятно, что ты во мне так уверен, — смущённо отвечала я мужу, откидывая одеяло, чтобы посмотреть кровавую перевязь, но меня ожидало замешательство. Перевязь оказалась чистой, хоть, простите, нос вытирай.
— Лекарство, как я вижу, действует.
Сквозь ночную сорочку прекрасно виднелись мой перебинтованный живот, но я не узрела ни единого пятнышка крови.
— Как так? — я аккуратно коснулась места ранения и от болезненного приступа едва не согнулась пополам. Даже слез не сдержала.
— Лучше не трогать, — встревожился не успевший остановить меня муж. — У меня был выбор: обезболить рану, но при этом оставить ее опасной для жизни, или же напротив — боль оставить, повреждение убрать.
— Сложный выбор, — признала я. — Но ты сделал все правильно. Думаю, я сумею это стерпеть.
Димитрий облегченно выдохнул, и я мгновенно осознала — он предполагал, что я стану осуждать его.
— Тебе, наверное, сейчас не до этого, — снова подала голос я, — но я всегда думала, что ведьмарям живется проще, чем другим. Щелкнул пальцами, и вылечил кого надо, или силой мысли поднимаешь вещи — это так необыкновенно!
Мой супруг улыбнулся так широко, что я сама не в силах была сдержать улыбку. В следующий момент он, как я и говорила, щелкнул пальцами, и в комнате вспыхнули все до одной свечи. Стало светло, как днем. Сотни свечек на люстре, десятки на столе, уставленном неизвестным количеством странных посудин, соединенных между собой.
Димитрий бесстыдно потешался над моим изумлением.
— Представляю, какие мысли сейчас тебя терзают, — посмеивался он, — или ты испугалась?
— Нет, — покачала головой я. — Просто подумалось, что ты теряешь навыки. Когда мы венчались, ты поджег потухшую свечу одним только взглядом.
— Тебе не угодишь, — Димитрий взглянул вверх, и все свечи, кроме одной, потухли. Мы снова оказались в потемках. — Знаешь, даже такие простые вещи требуют много сил и сосредоточенности.
— Прости, — пристыжено отвечала я. — Ты не должен был удовлетворять мое любопытство. Я ведь вижу, как ты устал. Тебе самому требуется отдых, а со мной, как видишь, все хорошо. Пожалуйста, отправляйся отдыхать.
Димитрий не спешил меня слушаться. Он даже не шелохнулся. Супруг внимательно глядел на меня, словно это не я лежала тут минуту назад.
— Наверное, потому я тебя и полюбил, — признался он. — Раньше ты всегда обо мне заботилась.
— Интересно, — пробормотала я, смущенная неожиданным признанием. — Так заботилась, что даже не заметила.
— Это моя вина — то, что ты меня не помнишь, — продолжал Димитрий. — Перед празднеством я обещал тебе все рассказать. Готова выслушать?
Я медленно склонила голову, и так же медленно ее подняла. Пусть считает, что это был кивок. Муж потянулся, но завидев, что я стала убирать руки под одеяло, снова ухватил мою ладонь.
— Тебе было пятнадцать, — начал он, одной рукой удерживая мою пятерню, а второй смахивая волосы со лба. — Я прибыл в то поместье вместе с отцом — его деловые переговоры с виконтом, я уверен, не могли быть назначены на более неподходящий вечер. Отцу в деловых разборках я помочь не мог, даже если бы и хотел, поэтому меня спровадили на происходящее этажом ниже торжество. Помню с каким нежеланием я направлялся в бальный зал, и зрелище, открывшееся моему взору, ничуть меня не порадовало. Сборище разряженных дам, их унылые кавалеры, музыка, то жизнерадостная, то меланхоличная — все это не по мне. Одна только вертихвостка в красном с белыми рюшками платье, порхавшая между гостей, немного оживляла всю эту мрачную аудиторию.