— Не будет, — тихо произнесла я, чувствуя, как нарастает в моей душе буря ненависти к этой женщине. — Димитрий никогда не будет на Вашей стороне, госпожа Дюфон.
— Да кто ты такая, чтобы укорять меня!
— Я женщина, которая поражается Вашей глупости! — выдохнула я. — Так споро выложить свои планы первой встречной служанке — в голове не укладывается! Уверяю, у вас силенок на завоевание моего мужа не сыщется.
— Да ладно! — еще больше моего удивилась гостья. — Неужто Димитрий для своей драгоценной Джейн даже денег на приличное платье пожалел?
— Осторожнее, — ухмыльнулась я. — Сейчас эта Джейн воспользуется правом графини Альвийской, и выставит Вас вон.
Элизабет презрительно вспыхнула.
— Димитрий не позволит!
Я не стала разубеждать наивного человека.
— Стража! — провозгласила я, впервые ощущая мельчайшие переливы власти, которые даровал мне титул графини. Элизабет побледнела, когда в помещение молчаливо вошли трое стражей, а мгновение позже — еще двое.
— Я, полноправная хозяйка Альвиона, — нарочно напыщенно обратилась я к ним, — Джейн Грейсон, графиня Альвийская и супруга Димитрия, приказываю Вам доставить эту женщину за пределы дворца и впредь не подпускать ее к моим владениям.
Это была победа, чистая, как горный ручей, и пьянящая, как бокал крепкого напитка. Стража даже не думала ослушаться моего приказа, а Элизабет не сопротивлялась — лишь наградила меня полным ненависти взглядом. Я едва не ответила ей нелетописным жестом, но совладала с собой. Надо держать себя в руках.
Больше в библиотеке мне делать было нечего. Если Димитрий станет меня искать (а теперь я уверена, что он точно будет меня искать), то, скорее всего, пойдет в мои покои. По дороге туда меня и нагнал командующий стражей — коренастый служака с кустистыми бровями.
— Моя госпожа, — отдышался он. Видно, сильно спешил. — Что сказать Его Сиятельству по поводу случившегося? Как объяснить ситуацию?
Меня тут же пробрали сомнения. Наверное, не стоило так рубить с плеча. Супруг, скорее всего, будет разозлен. Неужто я оплошала? Но стоило мне вспомнить эту нахальную девицу, ведшую себя так, словно она уже разлеглась в постели моего супруга, и вся неуверенность сгинула.
— Она меня оскорбила, — отчеканила я. — И угрожала. А лучше для выяснения всех вопросов просто отправляйте Димитрия ко мне — ведь приказ отдан мной.
— Как скажете, — облегченно вздохнул командующий, сообразив, что только что вся ответственность была переложена на мои плечи. — С Вашего позволения.
Он откланялся, а я снова погрузилась в раздумья. Что-то мне подсказывает, что Димитрий будет в ярости.
Не стоит и говорить, что я вся изнервничалась до его прихода. Сердитые шаги мужа мерещились в малейшем скрипе половиц, в наименьшем дуновении ветерка за окном. Я бесполезно пыталась усадить себя за вышивание или музицирование, но работа не шла. Меня не покидало ощущение того, что сейчас меня отчитают, словно маленького ребенка за проказу, и от этого я становилась еще нервнее.
Про письмо, о котором говорил Лукан, я и не вспомнила бы, не ткнись носом прямо в него. Послание прилежно ждало своего часа на столе, как и говорил Лукан. Я не стала откладывать разоблачение личности отправителя на потом и тут же вскрыла конверт.
Адресантом была бабушка Ребекка. По-моему, за сегодняшний день на мою долю припало слишком много потрясений.
"Дорогая Дженни!
Знаю, ты не ожидала от меня вестей, но я, тем не менее, пишу тебе. Наверное, ты до сих пор сердишься на меня, я понимаю. Но и ты, пожалуйста, пойми меня — я уже не так молода, и мне трудно держать себя в руках. Не скажу, что моему склочному характеру виной один лишь возраст, но я надеюсь, что он не станет помехой для нашего общения.
Прошу тебя, приезжай в гости, когда тебе это будет удобно. Я буду очень рада тебя увидеть.
Любящая тебя
Ребекка Толивер"
Поразительно. Неужели она вправду согласна начать все сначала? Пусть у нас и не все было гладко, но она — моя единственная кровная родственница. Да и я сама перед ней провинилась, пусть и не помню этого… Что же, эта поездка будет отличным шансом попросить прощения. Правда, я не знаю, какими словами надо будет умолять супруга отпустить меня, а судя по его сердитому сопению за спиной — он уже осведомлен о моих действиях и требует крови.
Я ошибалась — Димитрий не был в ярости. Он был, если можно так сказать, в ненависти. Сейчас казалось очень легким поверить, что я для него ничего не значу. Почему-то именно в этот момент я обратила внимание на его исключительную, строгую внешность, а злость придавала ей еще более неотразимый вид. Длинные черные волосы, сердитые серые глаза, солидный черный костюм… ему вообще идет черное.