Он вздыхает. Наступает выжидательное молчание. Даже двое полицейских увлечены его рассказом. Затем Хоуп взрывается в раздражённом протесте.
Хоуп. Кончай эту бодягу, болтливый ты негодяй! Ты женился на ней, застал изменяющей тебе с продавцом льда и пришил её, так кому какое дело? Нам-то какое дело? Всё, чего мы хотим, это спокойно напиться!
Хор возмущённого протеста ото всей группы. Они бормочут, как спящие, проклинающие человека, который продолжает их будить. «Нам-то что? Мы хотим спокойно напиться!» Хоуп пьёт, и все машинально следуют его примеру. Он наливает себе ещё стакан, и все делают то же самое. Он жалуется с тупой, ворчливой настойчивостью.
Нет жизни в выпивке! Выдохлась! Помои. Боже, этак я никогда не напьюсь!
Хикки (продолжает, как если бы его никто не прерывал). Значит, я уехал в Большой Город. Я легко нашёл работу и мне ничего не стоило на ней преуспеть. У меня был профессиональный талант. Это было как игра: быстро оцениваешь человека, выявляешь его любимую несбыточную мечту, а потом стараешься ему угодить, делая вид, что веришь в то же, во что хочет верить он. Тогда ты начинаешь ему нравиться, он тебе начинает доверять и хочет что-нибудь купить, чтобы доказать свою благодарность. Это было забавно. Но всё же я всё это время чувствовал себя виноватым, как будто бы я не имел права так хорошо развлекаться вдали от Эвелин. В каждом письме я писал ей, как я по ней скучаю, но в то же время я по-прежнему продолжал предостерегать её. Я говорил ей обо всех моих недостатках, как я иногда люблю напиваться, и так далее. Но поколебать веру Эвелин в меня или её мечты о будущем было невозможно. После каждого её письма я был так же полон веры, как она. Так что, когда я накопил денег для того, чтобы завести семью, я вызвал её, и мы поженились. И как я был счастлив, на время! И как она была счастлива! Мне всё равно, кто что скажет, я готов поспорить, что никогда не было двоих людей, которые любили бы друг друга сильнее, чем Эвелин и я. И не только тогда, но и потом, несмотря на всё, что я натворил. (Он делает паузу, затем грустно.) Ну, всё, что произошло потом, было заложено в начале. Я никогда не мог побороть искушение. Временами я хотел исправиться, и я действительно этого хотел. Я обещал Эвелин, я обещал себе, и я в это верил. Бывало, я говорил ей, что это в последний раз. И она отвечала: «Я знаю, что это в последний раз, Тедди. Ты этого больше никогда не сделаешь». Потому-то это и было мне так тяжело. Из-за того, что она всегда прощала меня, я чувствовал себя последним мерзавцем. Например, мои любовные похождения. Для меня это было просто безобидным, приятным времяпрепровождением, которое ничего для меня не значило. Но я знал, что это означало для Эвелин. Поэтому я говорил себе, что больше никогда. Но вы понимаете, каково это, разъезжать в качестве коммивояжёра. Эти проклятые гостиничные номера. Мне начинало казаться, что я что-то вижу в рисунке на обоях. Становилось дико скучно. Мне было одиноко, я скучал по дому. Но в то же время дом мне тоже надоедал. Я начинал чувствовать себя свободным, и мне хотелось это отпраздновать. Я никогда не выпивал на работе, так что кроме женщин ничего больше не оставалось. Годилась любая доступная женщина. Мне была просто нужна какая-нибудь шлюха, с которой я бы мог оставаться самим собой, не стыдясь этого — кто-нибудь, кому я мог бы рассказать сальную шутку, и она бы рассмеялась.
Кора (с тупой, усталой горечью). Господи, все эти отвратительные шутки, которые мне приходилось выслушивать, и притворяться, что они смешные!