— И где бы он подхватил болезнь? Ты не выпускаешь его уже целый месяц.
— Брат Мэри Бартл заразился, а Мэри Бартл в воскресенье ходила домой. Если бы я только знала, ни за что не пустила бы ее обратно!
— Дорогая, мы не можем запретить всем слугам передвигаться, — раздражённо ответил Фрэнсис. — Поскольку мы живём не на необитаемом острове, то придется...
Вошла Верити.
— Хорошие новости, Фрэнсис? — спросила она. — Меня порадовало то, что говорил мистер Тренкром, садясь на лошадь...
Элизабет незаметно прикусила губу.
— Мы будем продолжать работу еще по меньшей мере три месяца, — сказал Фрэнсис. — Нужно добраться до уровня в восемьдесят саженей, но пока что результаты разочаровывают.
Бледное лицо Верити зарделось.
— И слава Богу! Это значит, мы продержимся и после Рождества, а к тому времени ситуация сама по себе улучшится. Не могу даже думать о нескольких сотнях обездоленных.
— Не говоря уже о нас, — бросил Фрэнсис.
— Какая удача для тебя, Фрэнсис! — сказала Верити. — Как ты сумел их убедить?
— Уорлегганы больше не дают ссуд, но согласились на приостановку платежей по процентам. Что касается остального, то мистер Тренкром, как я полагаю, самый богатый из нас благодаря занятию контрабандой, так вот, мистер Тренкром, мистер Саджен и миссис Тренвит разделят остальной риск.
— Великолепно. Разве не так, Элизабет?
— Разумеется. — Элизабет испытывала облегчение, но в ее голосе радость не прозвучала.
Такая невинная радость Верити предвосхитила реакцию Элизабет, и теперь ее восторги будут звучать подозрительно. Она упустила возможность произнести правильные слова в нужное время.
Фрэнсис снова раскурил трубку.
— Джеффри Чарльза стошнило после ужина, и Элизабет опасается, что у него оспа, четырехдневная малярия или летняя лихорадка.
Верити переводила взгляд с одного на другого, сообразив, что между ними что-то произошло.
— Вам нужно было позвать меня. Он потеет? Я дала тетушке Агате порошок доктора Джеймса, она пропотеет, и вскоре простуду как рукой снимет. Возможно, Джеффри Чарльз заразился от нее.
— У него жар, но небольшой, — сказала Элизабет. — Я решила последовать совету доктора Чоука — разжечь камин и завернуть ребенка в одеяло.
— Он не спит?
— Спал, когда я спустилась.
— Тогда не лучше ли оставить его в покое? Вполне может быть, что утром он проснется здоровым.
— Я подумала, что стоит разжечь там камин.
Верити откинула назад волосы.
— Да. Пожалуй, ты права, Элизабет. Пойду скажу миссис Табб.
Она вышла, обрадовавшись появившемуся предлогу.
На минуту в гостиной установилась тишина, а потом Элизабет взяла колпачок и начала тушить свечи.
Фрэнсис собрал кое-какие бумаги и уселся в кресло.
— Ваша встреча была долгой, — сказала Элизабет. — Наверное, многие голосовали за закрытие шахты?
— Только мелкие акционеры, жужжащие назойливые мошки, боящиеся потерять двадцать гиней. Не знал, что у тетушки Тременхир столько отпрысков. Плодятся как кролики, а болтают как обезьяны.
— Нам следовало бы разместить их здесь на ночь, — сказала Элизабет. — Они будут дурно о нас думать, раз мы не уделили им должного внимания.
— Все равно будут, если завтра я стану банкротом. Все до одного позеры и болтуны. А мистер Фартинг, тот проныра с налитыми кровью глазами, муж кузины Эллен, не только не имеет отношения к Полдаркам, но и в Тренвите-то ни разу не был, а всё туда же — имел наглость прочитать мне лекцию о вреде карточной игры. Как будто это поднимет цены на медь!
Элизабет молчала. Фрэнсис бросил на нее взгляд.
— Ты-то уж наверняка согласна с мистером Фартингом.
Элизабет грациозно склонила голову к чадящей свече, и на штукатурке потолка расплылась тучей огромная тень. В последнее время Фрэнсису нравилось вот так ее поддевать, словно он предпочитал открытую ссору невысказанному неодобрению. Элизабет могла бы счесть это хорошим знаком, показывающим, что Фрэнсису по-прежнему небезразлично ее мнение, но она была склонна принимать самые приятные события как должное, а самые неприятные со скрытым ожесточением, странным образом сочетавшимся с ее хрупкостью.
— Нет, — сказала она. — Но ведь игра в карты — для хороших времен, а не для плохих.
Отчужденность жены, которую, отчасти, он сам и создал, всегда раздражала Фрэнсиса. Он не мог достучаться до Элизабет в ее хрустальной башне демонстративной и незапятнанной утонченности.
— Игра хороша для всех времен, любовь моя. Она хороша вместе с едой, выпивкой, охотой и любовью и составляет одно из пяти главных удовольствий в жизни. — Он потянулся к графину с портвейном, мерцающему алым. — Как недавно снова понял кузен Росс благодаря визитам к Уорлегганам. Нужно спросить у Джорджа, сколько Росс выиграл в последний раз. Я был погружен в собственные заботы и не заметил, но с тех пор он сорит деньгами.
— В каком смысле? — спросила Элизабет.
Фрэнсис поднял бровь. Как всегда, упоминание Росса вызвало у нее интерес.
— Ну, эти крестины, да еще в два приема, сама понимаешь. А третьего дня он вытурил со своей драгоценной шахты Тома Чоука, заплатив за его долю чудовищную сумму. Вот бы за мою долю в Грамблере предложили хоть вполовину меньше в расчете за акцию.
— Возможно, это только слухи. Кто тебе сказал?
— Нотариус Пирс. А Том Чоук сегодня подтвердил, когда я с ним столкнулся. Вот почему он не пришел на крестины. Том отказался работать доктором на шахте, и ему пытаются найти замену.
— Что ж, Росс неплохо зарабатывает на Уил-Лежер.
— Прибыль там весьма скромная, ничего выдающегося. Будь я на его месте и получив хоть какие-то деньги, в кои-то веки, прежде всего нанял бы новых слух вместо этих Пэйнтеров, которые шастают по дому, словно получили его в подарок или купили. В конце концов, должен же он как-то поддерживать достойный своего статуса образ жизни.
— Возможно, его жена не одобрит новых слуг из боязни, что ее с ними спутают, — сказала Элизабет.
— Она быстро учится, — раздраженно буркнул Фрэнсис. — Признаюсь, на Рождество я нашел ее довольно занимательной. Что же касается вторника, то не следует винить человека за дрянную родню.
— Именно так и будут говорить о нас, если Демельза попытается изображать великосветскую даму, прежде чем хоть как-то научится вести себя как дама.
Фрэнсис пыхнул трубкой. В таком ключе он об этом еще не думал. И тут он рассмеялся.
— Дорогая, когда я размышляю о людях, которых мы принимаем, то опасаюсь не за Демельзу.
Элизабет окаменела.
— О ком ты?
— Что ж, ведь Полли Чоук — всего-навсего дочь пивовара. А Джордж Уорлегган — внук кузнеца. А Оджерс — жалкий полуголодный лакей с похожим на хомут воротником и париком из лошадиного волоса. Да черт побери, как истинный корнуолец, я мог бы легко спутаться с дочерью рудокопа!
Элизабет спустили с небес на землю, и она сказала, внезапно побелев:
— Удивительно, как это ты не женился на дочери рудокопа.
Нападение застало Фрэнсиса врасплох.
Он вытащил изо рта трубку и несколько секунд ее рассматривал.
— Я не ставлю под вопрос искренность этих слов, но сомневаюсь в их мудрости.
— Да как ты смеешь! — Элизабет повернулась к нему, дрожа от гнева. — Хочешь сказать, что только я несу обязательства в браке?
— Нет, но было бы неразумно предполагать, что их несу только я.