Но я, с большим интересом, прочту книгу о том, как человек поднял бизнес с нуля, боролся с трудностями и преуспел. А сегодня продает общественно полезного продукта на миллиарды долларов в год. Самое забавное, что приватизаторы не торопятся рассказывать свои истории, а если и рассказывают, то очень немного, скромно умалчивая о залоговых аукционах, откатах, и распиле бюджета.
Поэтому неудивительно, что на постсоветском пространстве, в народном сознании, уже не первое столетие царит «Идеал бедности». Простой человек, хочет максимально дистанцироваться от этой битвы за бюджетные миллиарды. Нормальным людям противно, и они просто не хотят мараться. Поэтому, для носителя постсоветской парадигмы, нищета – это предмет гордости. А для особо духовных, нищета, это в некотором роде, признак возвышенности и жертвенности. Только на постсоветском пространстве, работник культуры может нести свою бедность, так же гордо, как несут знамя. И его заокеанский коллега, этого никогда не поймёт. Конечно, скажет он, искусство требует жертв, но почему жертвой должен быть я? Поэтому, библиотекарь в Массачусетсе воспринимает свою работу, как хоть и благородный, но оплачиваемый труд, а библиотекарь в Урюпинске, исключительно как служения и миссию. Поскольку зарплата за его труды почти не предусматривается.
Если на постсоветском пространстве «Идеал бедности» цветет и пахнет, то он напрочь отсутствует в иудаизме и протестантизме. Для того чтобы увидеть разницу, посмотрите на страны, в которых большинство жителей исповедует протестантизм, с вытекающей из него «Протестантской трудовой этикой». Там, где с пелёнок учат, что богатство – это благословение Божие, и приходит как результат праведного и тяжёлого труда, это быстро сказывается на благосостоянии общества. В истории Европы, мы видим, что в период с XVII-XIX века в протестантских странах, например в Швейцарии, почти безраздельно господствовала «Протестантская трудовая этика». Через некоторое время после приезда Жана Кальвина в Женеву, экономическое состояние города стало стремительно улучшаться, а спустя десятилетия город сказочно разбогател.
Потому что проповедь Кальвина, в области «Трудовой этики» была весьма суровой. Трудись так же, как молишься, и будь кристально честен с партнёрами. Работай больше, отдыхай меньше, будь усерден и старателен. В общем как говорили древние римляне: «Ora et labora», – «Молись и трудись». Естественно, что такое отношение к труду и производству, не может не отразиться на благосостоянии социума. А там, где добавляют к этому, что торговля – это благословение Господне, как в Викторианской Англии, результат становится ещё более впечатляющим.
Но, несмотря на успехи своих европейских соседей, народное сознание на постсоветском пространстве, прочно увязывает богатство с греховностью. «За всяким большим состоянием кроется преступление» сказал Оноре дэ Бальзак. И все обладатели советского менталитета с удовольствием кивают головами. Для них, бедность связывается с чистотой, незапятнанностью и даже бескомпромиссностью.
Бедные, зато честные! Эту фразу я слышал сотни раз. «Пусть бедны, зато истинны»! – восклицает герой романа «Петр Первый» Алексея Толстого, и попадает прямо в точку. Нищета, это состояние, с которым можно и нужно смирится. Ведь в нём пребывают миллионы людей. Чем ты лучше их? «Пить будешь, дом не построишь, пить не будешь, тоже не построишь» – философски говаривал мой покойный папа. Поэтому главный вопрос алкогольного бытия: «Пить или не пить»? он смело решал в пользу «Пить»! Лишний раз, подтверждая тезис, что в социалистическом государстве, лучший выход – это уход.
Постсоветская парадигма не находит в нищете ничего предосудительного. Это вполне нормальное состояние. Оставаясь нищим, человек просто остаётся таким как все. Вот забавный пример. Мой дед по материнской линии, больше 40 лет, отработал на одном предприятии – Ленинградском Оптико-Механическом Объединении или ЛОМО. Достигнув должности начальника цеха и репутации наставника молодёжи, дедушка наслаждался высоким статусом и бесплатным спиртом с производства. Но моей бабушке, этого было мало. Будучи кулацкой дочерью, и единственным носителем рыночной парадигмы в нашей семье, она справедливо рассудила, что из этой ситуации можно выжать гораздо больше. Поскольку семья обитала в коммунальной квартире, бабушка сказала деду: «Не будь дураком, иди к директору ЛОМО, проси квартиру, ты ж с ним водку, ещё до войны пил». На что мой дед, ответил буквально следующее: «Да брось ты, мать, люди в бараках живут, а ты – квартиру…»