— Может быть. Не лишено оснований. А как вы обнаружили подмену?
— Я знаком с двойником. Я его нанимал! Я нанимал и других. Прежний никогда не появлялся на публике. Появлялись его двойники. Тот, Третий, всегда был лучшим. Единственный, кто мог говорить, не вызывая подозрений, другие хранили молчание, мы использовали их только на торжественных церемониях. Третий был особый случай, редкий талант, настоящий актер, я участвовал в его подготовке. Она заняла у нас пять месяцев. Он все схватывал на лету. Как двигаться, как обращаться к людям, тон голоса, протокол, биография прежнего, все это. Он все довел до совершенства. Или почти — у муадье была проблема, я хочу сказать, у него есть проблема, он левша. Даже этим он похож на отражение президента в зеркале. Поэтому я его узнал. Вы не замечали, что президент вдруг взял и превратился в левшу? Нет, не замечали. Никто не заметил.
— Когда вы это обнаружили?
— Год назад, год с небольшим.
— Вы еще продолжали работать на безопасность?
— Я?! Кота[48], я бродяжничаю вот уже больше семи лет. Видите эту рубашку? Она приросла к телу. Это рубашка Коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик. Я надел ее в тот день, когда меня уволили, и уже больше не снимал. Поклялся, что не сниму, пока Россия не станет вновь коммунистической. Сейчас, даже если захочу, не смогу ее снять. Приросла к телу, видите? Серп и молот отпечатались на груди. Это уже не сойдет.
И впрямь не сходило. Феликс Вентура уставился на него, словно громом пораженный. Жузе Бухман улыбался, словно говоря: «Ну что — разве не феномен?» Эдмунду Барата душ Рейш вновь принял позу древнего воинственного бога. С силой тряхнул седыми косищами, распространяя вокруг себя жуткое зловоние.
— Как насчет супа? — поинтересовался он. — Не найдется ли у вас супа?
— Это сумасшедший! — уверенно заявил Феликс после ухода Эдмунду Бараты душ Рейша. Он твердо произнес это не раз и не два. Он не собирался больше терять на него время. И все же Жузе Бухман настаивал:
— Мне известны и более странные вещи.
— Послушайте, человек совершенно безумен. Рехнулся. Вы много времени провели за границей, путешествуя, не представляете себе, через что мы прошли в этой проклятой стране. Луанда полна людей, которые кажутся совершенно здравомыслящими, и ни с того ни с сего начинают говорить на не-существующих языках, или плакать без видимой причины, или смеяться, или изрыгать проклятия. Некоторые проделывают все это разом. Некоторые считают себя мертвыми. Другие и впрямь мертвы, и до сих пор никто не отважился сообщить им об этом. Некоторые верят, что могут летать. Другие в это настолько уверовали, что на самом деле летают. Это ярмарка безумцев, этот город, здесь, на улицах, среди развалин, встречаются патологии, которые до сих пор даже не классифицированы. Не принимайте всерьез все, что вам говорят. Впрочем, хотите совет? Не принимайте никого всерьез.
— А может, на самом деле он и не безумен. Может, он прикидывается сумасшедшим.
— Не вижу разницы. Субъект, который предпочел жить на улице, в траншее, который верит в возращение России к коммунизму и который вдобавок хочет, чтобы его приняли за сумасшедшего, — для меня сумасшедший.
— Может, и так. Может, и нет, — Жузе Бухман выглядел разочарованным. — Мне хотелось бы узнать его поближе.
Любовь, преступление
— В те годы нам тут жилось несладко.
Феликс вздохнул. Стояла удушающая жара. На стенах выступала влага. И, тем не менее, он сидел в большом плетеном кресле очень прямо, в отлично сшитом темно-синем костюме, который подчеркивал блеск его кожи. От него веяло достоинством. Напротив, устроившись на шелковой кушетке, в цветастой майке и красных шортах, Анжела Лусия слушала его с улыбкой.
— Было время, когда я все делал сам, потому что не мог платить домработнице. Убирал в квартире, стирал белье, готовил пищу, ухаживал за растениями. Вдобавок не было воды, и я был вынужден ходить за ней с жестянкой на голове, как простая женщина, к дыре, которую кто-то пробил в асфальте, — там, у поворота на кладбище, в глубине улицы. Я выдержал все эти годы, потому что у меня был Вентура. Я кричал: «Вентура, иди мой посуду», — и Вентура шел. Кричал: «Вентура, отправляйся, принеси еще воды», и Вентура отправлялся за водой.
— Вентура?!
— Я сам, Вентура. Это был мой двойник. В определенную пору жизни мы все прибегаем к двойнику.
Анжела Лусия нашла остроумной теорию Эдмунду Бараты душ Рейша. Ей страшно понравилась идея с двойниками. Они вместе посмотрели несколько кассет, в которых появляется Президент. У Феликса Вентуры — по-моему, я уже об этом говорил — имеется коллекция, насчитывающая не одну сотню видеокассет. Они с удивлением удостоверились в том, что в более давних записях старик подписывает документы правой рукой. В недавних — всегда действует левой. Анжела Лусия также обратила внимание на то, что в некоторых кадрах у него имеется небольшая бородавка над левым глазом. В других — нет.