— Не знаю, — мальчик насупился, засунул руки в карманы. — Почему именно я?
— Я же тебе уже сказал, — ухмыльнулся Вадим.
— Я не с тобой разговариваю, — огрызнулся тот.
— Ты нам подходишь для этой роли, вот и все, — ответил Ское.
— Вы за этим приходили на наш урок?
— Мы приходили полюбоваться тобой лично, — иронизировал Вадим. Мальчик глянул на него волком.
— Согласен? — повторил вопрос Ское.
— Я подумаю, — важно ответствовал Павел.
— Мыслитель нашелся. Думай сейчас, иначе мы найдем кого-нибудь другого, — надавил Вадим.
— Ладно, — после небольшой паузы нехотя сказал мальчик.
— Ладно да или ладно нет? — жестко спросил Вадим.
— Ладно да, — злобно глянул на него Павел и, не прощаясь, развернулся и ушел в сторону ожидавших его друзей.
— Вадим! — Ское укоризненно посмотрел на друга.
— А что? Должен же быть хороший и плохой режиссер, — ответил тот. — И потом, это я его дожал. С такими мальцами только так и надо.
19
— Вадим, почему у тебя опять двойка по литературе?!
— Я не разбираюсь в чернилах и слезах, поэтому, — весело ответил Вадим.
— В каких еще чернилах?
— Я сказал, что если плакать над чернильной надписью, то пойдут разводы. Инна Викторовна ответила: «Садись, два». Но разве я не прав?
— Я знаю только одно: если не исправишь эту двойку, жди проблем. Ты меня понял?
— Не совсем. Какого рода проблем? — усмехнулся Вадим, посмотрев на отца. Тот показал ему кулак. — Теперь понял.
— Леша, перестань. Он исправит, — мать как-то незаметно оказалась в комнате. Она подошла к зеркалу, поправила прическу. — Как я выгляжу?
— Как всегда, мама, — тихо проговорил Вадим.
Стройная женщина с длинными каштановыми волосами, уложенными в замысловатую прическу, в светлом платье, она казалась сейчас чуть ли не ровесницей Вадима. Лицо с острыми скулами, накрашенные полные губы, тонкие брови вразлет: ей совсем не подходило слово «мама».
— А как всегда — это как? — кокетливо поинтересовалась она. — Хорошо или плохо?
— Хорошо, — сказал Вадим, глядя на ее отражение в зеркале. — Куда ты идешь?
— Встреча с поставщиком, — коротко ответила она. — Все, мальчики, меня нет, — и вышла из комнаты.
— У нее действительно встреча с поставщиком? — повернулся Вадим к отцу.
— Это что еще за вопросы?
— Ничего, — буркнул в ответ мальчик.
— Вот именно, ничего. Лучше о двойке подумай, как исправлять будешь, — заявил отец и тоже вышел из комнаты Вадима.
20
Ника уселась на подоконник в комнате Ское. Обычно на нем сидит он, приоткрыв окно, чтобы впустить вдохновение. Она взялась за ручку окна и повернула. В щель сразу влетел холодный ветерок, скользнув по щеке девочки. Она улыбнулась и высунула на улицу руку. Капля с крыши шлепнулась на ладонь.
— Как назовем мальчика в фильме? — поинтересовался Ское, глядя, как Ника ловит капли и улыбается.
— Леша, — предложил Вадим. — Хорошее имя для мальчика, которого бросила мама.
— Леша так Леша, — согласился Ское.
Внезапно из-за облаков вылезло солнце и бросило свои лучи прямо в лицо Нике. Она прищурилась и отвернулась от окна.
— Я не верю, что так бывает, — негромко проговорила девочка. — Что мать может найти себе другого сына.
— И мы не верим, Ника, — ответил Ское. — Это и называется «абсурд».
— Ты дописал сценарий? — поинтересовался Вадим.
— Да. Можно уже работать с Пашей.
— С Павлом! — поднял указательный палец вверх Вадим. — Это важно.
— Чего ты к нему цепляешься? — усмехнулся Ское.
— Больно наглый пацан, — ответил ему приятель.
— На тебя похож, — вставила Ника.
— Не похож, — Вадим взял сценарий у Ское и стал его пролистывать. — Теперь осталось найти женщину на роль матери.
— Давайте прервемся, что ли? Перекусим, — предложил Ское.
— Да! — воскликнул Вадим. — Я даже чайник поставлю.
— Ты сегодня добрый, — с улыбкой заметил Ское, и Вадим ушел на кухню.
Воцарилась тишина. Только шуршали листы сценария, которые перебирал Ское, делая пометки, да через приоткрытое окно врывались редкие, негромкие птичьи трели. Ника нерешительно взглянула на мальчика.
— Ское, — тихо позвала она.
— Что? — он поднял глаза.
— Я сочинила музыку.
— Покажешь? — заинтересовался мальчик.
— Да. Когда-нибудь, — Ника опустила глаза. Она не понимала, зачем вообще заговорила о музыке. Хотела ведь сохранить ее в тайне, запрятать куда-нибудь глубоко в душу и лишь изредка доставать оттуда и слушать, лишь в особых случаях. Это была ее личная музыка, которую, как ей казалось, никому не показывают, как не показывают что-то сокровенное.