Когда темы наших разговоров перешли от любимого шоколада до признаний в любви, сменяя окрас поступков из нежного детского в суровый черно-белый…Когда мы стали взрослыми?
17
Утро проходило в молчаливой обстановке; мы завтракали во главе с тетей Леной; опустив глаза, каждый в свою тарелку.
— Как провели вечер? — Нарушила тишину тетя Лена.
— Нормально, — тихо ответил Митя, я только кивнула, подтвердив его слова, не отрывая взгляда от тарелки.
— Что-то случилось? — не отступала тетя Лена; видимо наш вид обеспокоил ее и заставил задать несколько уточняющих вопросов подряд.
— Нет! — в один голос выдали мы.
— Угу, — поджимая губы, выдала тетя Лена, внимательно оглядывая нас с ног до головы.
Я надеялась, что мы как друзья, как дети, что выросли вместе, делили все подростковые невзгоды, переживания и синяки; мы, как нечто цельное — не закончились. Я хотела верить, что кризис, какой бы странный он не был — пройдет, и все вернется на круги своя, как привыкла говорить моя мама. Я снова вспоминаю эти слова, искренне надеясь и веря, что это очень скоро произойдет.
Наши недомолвки — закончатся; и мы вновь будем делить одно печенье на двоих и драться подушками перед сном.
«Сумасшествие, — потирая глаза у переносицы, вдруг одернула себя. — Подушки. Печенье».
Я вдруг осознала, что больше ничего не будет, как раньше. Нам больше не пять, не десять и даже не пятнадцать лет. Только сейчас я подумала, что именно в этот странный момент мое детство закончилось.
Я попрощалась с тетей Леной, обещала звонить, писать и не пропадать; по привычке звала ее к нам в гости, заверяя, что мы рады в любое время дня и ночи. Растягивая улыбку и махая левой рукой на прощание, потом опустив голову молча и покорно вышла во двор. Митя шел за мной.
Дул утренний холодный, по-зимнему морозный ветер. Плотные серые тучи плавно гуляли по небу, нагоняя тоску. Я поежилась и подняла воротник пальто.
Ничего не говоря, Митя как в обычный, даже рутинный день, подошел к своему Кавасаки, долгое время производил манипуляции с зажиганием и еще чем-то, бубня себе под нос, оправдывая своим действиям и тем, что сезон мотоциклов уже закрыт до следующего лета. По мне так он просто тянул время.
Не с первого раза мотоцикл шумно загудел, я поспешила надеть шлем и опустить визор, скрывая облегчение на своем лице. Митя последовал моему примеру и оседлал своего железного коня.
Решил напоследок выпустить пар и закрыть сезон — друг гнал, что было мочи, резко маневрируя между другими машинами на дороге. Я как обезумевшая вцепилась в него, думая о худшем. Но ничего не произошло, кроме быстрой езды, от которой мое сердце упало до самых пяток, сжимаясь и парализуя тело от страха.
У дома меня уже ждал отец; сосредоточенный, он сложил руки на груди смотрел, как мы приближаемся. Митя плавно остановил байк у ворот; отец одобрительно кивнул и выдал:
— Здравствуй.
— Доброе утро, — не заставил ждать ответа друг.
Я спрыгнула с мотоцикла; вознося глаза к небу, что оказалась на земле на ногах в целости и сохранности; сняла шлем и передала его Мите.
— Он твой, — тихо заверил, отталкивая от себя шлем.
Отец выдал озадаченное «кхм» и медленными шаркающими шагами отправился к воротам, и коротким жестом руки, поторапливая меня.
— Иду, — ответила, делая шаг от Мити.
«А если это в последний раз?», — пронеслось в мыслях.
Я передала шлем отцу, взглядом умоляя оставить нас на минуту; кривясь отец все же подчинился.
— Но ты все равно, не задерживайся, — бросил он напоследок.
Дождавшись пока, отец скроется за воротами и пройдет дальше; решившись, ни секунды, не колебавшись я бросилась к Мите, раскрывая руки для объятий. Он ответил, принимая и окутывая своим теплом.
— Ты чего? — спросил друг, не понимая до конца обстоятельств, но продолжая обнимать.
— Прости меня! Митя! Прости, — он тяжело вздохнул, сжимая в объятиях еще крепче. — Прости меня и мой эгоизм. Я не хотела тебя обидеть. Правда-правда. Я не знала. Митя? Ты только прости меня!
Я почувствовала, как наворачиваются слезы, больно щиплют, заставляя закрыть глаза.
— Мы же Матя и Данька…помнишь?
— Угу.
— Мать, ты же не оставишь меня? Ты же простишь меня? — все молила без остановки. Он молчал, а я не решалась поднять на него взгляд, пока не выскажу все; все, что копилось, что созревало и расцвело.
— Я буду тебе хорошим другом…братом…Мать? — срывающимся голосом звала друга.