Кузьмич «пожевал» нижнюю губу. Его ладонь скользнула по седому виску и опустилась к сердцу. Оно билось так, что бой кузнечного молота в сравнении с ним был тихим постукиванием чайной ложечки о стенки гранёного стакана.
– Влипли… – выдохнул слесарь.
– А точнее? – в один голос спросили художники.
– Куда уж точнее, дом окружён гэбэшниками.
На улице раздались крики команд и топот сапог. И вслед за недолгим затишьем, в громкоговоритель забасил гнусавый голос:
– Дом окружён. Предлагаю сдаться. В случае сопротивления будем стрелять. Даю минуту на размышление.
– Может, это учения какие идут? – авторитетно предположил Стародубцев. – И вовсе не нас это касается. Отсидимся здесь, пока всё не кончится.
– Вы с ума сошли? – запротестовал Кузьмич, лихорадочно тыча пальцем себе в висок, но чаще попадая в ухо.
– Отсидимся! Как же, размечтались! Тоже мне подпольщики… Это вам не шалаш Владимира Ильича Ленина на озере Разлив. Хватит играть в марксистов. Вы ещё скажите, что с семнадцатого года здесь «Искру» печатаете. Да вас даже до Лубянки не довезут – тут же к стенке поставят.
– А может, обойдётся, – всё ещё впадал, но уже слабее, в оптимизм Стародубцев. – За окном всё же шестьдесят второй год, а не тридцать седьмой. Объясним, что мы законопослушные граждане, художники-соцреалисты.
– Ха, обойдётся! Видали, а? Может, конечно, сначала и обойдётся, шлёпнут не сразу, а прежде с большим пристрастием поинтересуются о ваших дальнейших творческих планах. Эх, был бы у меня сейчас пулемёт «Максим»!
– Чего мелочиться-то, тогда уж броневик, а лучше крейсер «Аврора», – съязвил Стародубцев.
Слесарь сверкнул на художника глазами.
– Как же всё-таки вам не даёт покоя моё пролетарское происхождение. Вот такие, как вы, реалисты, исказили дело и заветы Ильича, а теперь по подвалам прячемся. – Кузьмич сел на пол и, обхватив голову руками, почти застонал: – Ну почему всё это происходит именно сегодня, а не завтра?
– А почему не вчера? – перебил его стенания уже пессимистичный Стародубцев.
– Да бросьте вы! – безнадёжно махнул рукой слесарь. – Почему, почему? Да потому, что вчера нас здесь не было, а завтра могло не быть вовсе. Так что весь этот волюнтаризм мог быть без нас.
– Что вы, в самом деле, уважаемый, заладили – «Быть или не быть?» – вмешался в разговор Погодин. – Берите уж лучше пример с наших бессмертных классиков, скорее – «Что делать?»
– Бежать, чёрт возьми! Неужели вы ещё не поняли? – задохнулся от возмущения Кузьмич.
– Глубокая мысль, – ожил угрюмый Стародубцев. – Осталось дело совсем за малым – куда? Может вы, милейший, укажете нам этот светлый путь.
Слесарь покосился на живописца так, что без слов стало ясно, куда в данный момент он указывает путь.
Вдруг на лице Кузьмича отразилось удивление.
– А это что за дверь? Её вроде бы здесь не было.
– Какая такая дверь? – непонимающе переспросил Стародубцев.
Боясь спугнуть подарок судьбы, который вот-вот может исчезнуть, Кузьмич показал глазами за спины художников. Они оглянулись и увидели то, что не поддавалось объяснению. На холсте картины, где был изображён портрет, материализовалась дверь. Буквально на их глазах произошло очередное чудо.
– Что здесь, в конце концов, происходит? Может мне кто-нибудь объяснить? – взмолился Стародубцев.
– Свято место пусто не бывает, – взволнованно ответил Погодин.
Вдруг дверь отворилась, легко, воздушно, как перевёрнутый лист календаря, закрывающий чёрную дату, оставляя в прошлом суету безумного дня, приближая загадочное будущее, сотканное из паутины забот и проблем. Отворилась, открывая протянувшийся куда-то длинный коридор. И это необыкновенное, необъяснимое чудо впускало их в свою тайну, не оставляя выбора.
Наступившую тишину в мастерской разорвал мегафон:
– Ваша минута истекла.
Отдаваясь в подвале эхом, по бетону загрохотали сапоги.
Замешательство развеял Кузьмич.
– Как говаривал великий полководец: «По коням!» – ободряюще крикнул он и буквально влетел в открывшийся коридор.
– Стойте! – окликнул его Стародубцев.
– Что такое? Хотите остаться и сообщить товарищам чекистам о своих творческих планах? – поинтересовался слесарь.
– Оставьте вы это, – художник показал на бутылку «Столичной», – может, с этим туда нельзя.
– Да вы что, милейший, – запротестовал Кузьмич, – оставить здесь это… Вы в своём уме? Или смерти хотите, совсем от радости бдительность потеряли. Ха! Это же в два счёта даже невооружённым взглядом трезвенника сразу вычисляется, сколько нас здесь было.
– Ну, смотрите, я предупреждал, – сказал Стародубцев.