Алексей стеснялся врачей, боязливо поглядывал на них, привыкнув к тому, что ничего хорошего ему не скажут. Невмоготу стало, когда с него сняли костюм, уложили на носилки, которые задвинули в герметичный саркофаг, напичканный умными приборами.
— Потерпи, — успокаивал Пилюгин.
По внутренностям Алексея бродили орды нанороботов, как шахтёры по туннелям. Сканирующие лучи прошивали тело насквозь, выдавая трёхмерное изображение на экраны. Пилюгин был уверен, что современная медицина способна излечить любую болезнь, но оказалось, что Лёшкин боковой амиотрофический склероз, описанный впервые почти двести лет назад, лечить так и не научились.
— Чёрт, как такое возможно? — кричал Пилюгин на врачей. — Сделайте что-нибудь.
Те разводили руками, обещали применить новейшие технологии, но не гарантировали положительный результат. Скорее всего, они просто высасывали из Пилюгина деньги, а он был готов платить даже за призрачную надежду. В мировой практике случалось, что болезнь эта сама собой стабилизировалась и пациент жил с ней десятилетиями, но обычно она протекала скоротечно. Между первыми симптомами и смертью проходило лет пять. У Лёшки они уже почти прошли. Врачи не давали ему и года.
— Когда меня починят? — Алексей смотрел на Пилюгина как на сверхъестественное существо.
— Они говорят, что починить тебя пока не могут, — сказал Пилюгин.
— Я так и думал, — грустно сказал Алексей.
— Но ведь ты можешь двигаться за счёт костюма.
— Могу.
— Не отчаивайся. Что-нибудь придумаем.
Пилюгин вдруг почувствовал, что прежде жизнь его была пресной и бессмысленной, а теперь он точно сам боролся со смертью вместе с этим парнишкой.
Лёшкиных снов было уже достаточно, чтобы начать завоевание рынка. Пилюгин выпустил один из них, через неделю другой, затем третий. Они медленно поднимались в рейтингах популярности. Четвёртый уже ждали. Поступали предварительные заявки, и когда сон стал доступен в сети, его тут же перекачало более трёх миллионов человек. Ночью они смотрели одно и то же.
Лёшка впитывал в себя впечатления: лазал по развалинам старых заброшенных усадеб, смотрел, как взлетают и садятся громадные авиалайнеры, как проносятся мимо него похожие на серебристые молнии поезда на магнитных подушках. Пилюгин, глядя на него, понял, о чём мечтает этот парень, и тихо спросил:
— Ты тоже хочешь оказаться там?
— А можно? — спросил Алексей.
— Да, — кивнул Пилюгин. — Куда ты хочешь?
— Мне всё равно. Я хочу везде побывать, — он даже глаза зажмурил от счастья. Долгие годы мир вокруг него ограничивался несколькими десятками метров, а теперь безгранично расширился.
Они путешествовали на поездах и самолётах, машинах и повозках, запряжённых лошадьми. Они исколесили Европу, переплыли океан на корабле с воздушной подушкой, высадились на остров, где когда-то хозяйничали пираты, бродили по улицам, на которых небоскрёбы закрывают небеса. Пилюгин был благодарен этому умирающему парню, потому что благодаря ему и сам будто заново узнавал окружающий мир. На такое путешествие он не отважился бы, дела мешали, а ведь он когда-то тоже хотел всё это увидеть в реальности.
Алексей часто связывался с родителями, рассказывал о своих приключениях, предлагал переехать в Москву, но они говорили, что там им делать нечего, а сидеть на шее у сына — не хотят.
— Но ведь я вон сколько у вас на шее сидел, — уговаривал их Алексей. — Теперь вы у меня посидите. Мне будет приятно.
Пилюгин купил билет на рейс космического челнока, пассажиры которого на несколько минут оказывались в невесомости. После этого полёта Алексей сказал Пилюгину, что с радостью провёл бы остаток жизни на земной орбите на одной из космических станций, потому что невесомость — лучшее, что он ощущал.
Пилюгин начал экспериментировать со снами Алексея. Когда тот спал, в комнате тихо играла музыка, слышались звуки дождя или ветра, актёры читали книги. Эти звуки вторгались в сон, направляя видения.
Постепенно сны Алексея стали длиннее и насыщеннее. Их хватало на всю ночь, а то и на несколько, и тогда они продавались сериями. Безграничный рынок поглощал каждый день десятки новых видений.
Любой человек в этих снах чувствовал себя кем угодно, ощущал и видел то, что в жизни не ощутишь и не увидишь, будь у тебя даже неограниченные возможности, а большинство ведь едва-едва концы с концами сводили и дальше своего района не выбирались. Кто-то в нереальных мирах хотел остаться навсегда, но блокираторы будили людей, вздумавших смотреть подряд слишком много снов. А вот Лёшкиным снам такие блокираторы были не нужны. Каким-то образом ему удавалось создать сны, которые заставляли дорожить каждым мгновением реальности, они были как бы её дополнением.