– Опя-а-ать?! Яви-и-илас-с-сь! А ну, с-с-сгинь, нечисть!.. Отродье адово! От найду я на тебя управу, от погоди у меня! – и зашарил под телогрейкой судорожно, выуживая потертый крестик. – Сгинь! Сгинь, пропащая! От погоди, от уйму я тебя, от… Пропади ж ты пропадом!.. – и юродивый едва не свалился с лавки, когда кот вывернулся из его рук и сиганул в подвал.
Дед кое-как встал и поковылял, ругаясь, к зияющему подвальному окну, а я живо прошмыгнула мимо и скрылась за рассохшейся подъездной дверью. И перевела дух. Пронесло… Совсем спятил, ненормальный…
Облезлые стены подъезда украшала плесень, потолок шел буро-желтыми пятнами, на ступеньках – многочисленные следы, проступающие сквозь толстый слой грязи, в разбитых окнах заунывно пел ветер. И, соответственно, запах. Дом, построенный в пятидесятых годах прошлого века, ни разу толком не ремонтировался, и в подвалах давно прорвало трубы, и крыша текла нещадно. И жить было почти невозможно. Почти. По одним сведениям, дом таки вошел в программу капремонта, а по другим – шиш туда войдет, потому что место находится в центре города, и землю тихой сапой давно продали под будущий мега-молл. И теперь выживали последних жильцов. Только шиш им, да.
Я поднялась на четвертый этаж и остановилась у своей квартиры. Старая железная дверь с грубыми ржавеющими швами, крупный зев замка, провода вместо звонка… Чужая рука резко схватила меня за локоть, и я, испуганно взвизгнув, покачнулась на ступеньке. Викешка крепко стиснул мое плечо и сипло закаркал:
– Выбрось, дурёха, слышь? Выбрось, что принесла! Тварь ты нечистая, гнусь бесовская, но не злая. Пока – не злая. Не пей гадость, слышь, чё говорю?
– Не то козленочком стану? – буркнула зло и вывернулась из захвата, отскочила в сторону. – Идите вы… своей дорогой, Викентий Игоревич! За котом или еще куда-нибудь!
Безумные бельма смотрели, но не видели, беззубый рот кривился в ужасном оскале, длинные суставчатые пальцы скрючились, как когти у хищной птицы.
– Дура! – рявкнул он. – Всем нам худо будет, не тебе одной! Брось!
– Отстаньте! – беспомощно огрызнулась я, нашарив в кармане ключ. – Чего вы ко мне цепляетесь? Я ничего плохого вам не сделала, и никакая я не нечисть! Это вы… – и запнулась. Воспитание не позволяло обозвать больного пожилого человека так, как язык чесался.
– Викентий Игоревич, – раздалось с пролета пятого этажа вежливое и деловитое, – вы, кажется, кота искали? Вам помочь?
Дед стушевался и резво шуганулся прочь, поднимая клубы пыли, и эхом заметалось под низким потолком его излюбленное «расплодились, раскормились, бесово вымя, от я вас еще, от погодите!..». Егор, сосед с пятого этажа, в чём был – в расстегнутой рубахе на голом торсе, цветастых летних шортах и старых шлепках, – спустился ко мне, перегнулся через облезлые перила да как рявкнет:
– Викентий Игоревич, я иду помогать!
Внизу тихо завыли, глухо и скрипуче хлопнула подъездная дверь, и наступила тишина, только ветер скрёбся в разбитые окна. Я перевела дух. Нас, «невыживаемых», осталось в этом подъезде четверо – я, Егор, баба Катя с третьего этажа да Викешка. И если нас с бабой Катей дед тихо ненавидел, то Егора он боялся до писка. Сосед – бывший спортсмен, косая сажень в плечах, занимался с пеленок какой-то римской борьбой да между делом на юриста выучился. Легко затыкал рот недовольным либо знанием законов и ответственности, либо крепким кулаком.
– Привет, Юсь, – он улыбнулся. – Да не бледней ты, не вернется, старый хр…ыч. Сильно напугал? Или что-то другое беспокоит? Помочь?
Так я и призналась, что краснею да бледнею и двух слов не могу связать в его присутствии совсем по другой причине… С детства была в него влюбленная, и до сих пор что-то теплится.
– Я… привет… пойду… – промямлила и с пятой попытки попала ключом в замочную скважину. Руки тряслись… от всего. – Спасибо… в общем… да. Пока.
И юркнула к себе, невежливо захлопнув перед соседским носом дверь. И услышала задумчивое: «Так, Викентий Игоревич, пожалуй, пора нам с вами побеседовать о жизни…» И улыбнулась. Егор всегда был такой. Душа компании, первый парень во дворе, зазвездиться – проще пареной репы. А он не зазнавался. Гонял хулиганов так, что все по струнке ходили, и никого не позволял обижать. А по вечерам собирал ребят во дворе и пел всю ночь под гитару, и так пел… Я как слышала хрипловатое «Привет, братан, куда идешь…», так и была вся его. Но не сложилось. Он уехал учиться в Москву, привез оттуда и диплом, и жену, и… Да, не срослось. Жена, правда, не вынеся скучной провинциальной жизни, свалила обратно, но к тому времени и я уехала учиться в краевую столицу, и три года меня здесь не было, пока…