– Знаешь, Юсь, – тихо заговорил сосед, – последние две недели… очень странные. Я вроде в отпуске… но почему-то дома, хотя обычно всегда уезжал – или в горы, или на Байкал. Не могу отсюда уйти. Странно, да? И здесь, в этой гнили… крыша едет. Постоянно кажется, что всё… не так, и не хватает… чего-то.
– Жизни?
Он глянул внимательно. Присмотрелся, оценил серьезность и мрачно кивнул:
– Пожалуй. Да, жизни. Что с нами, Юсь?
– Нет нас, – я отвернулась. – И в мире живых нам места больше нет.
– Это дед сказал?
– Да, – я обняла руками плечи. Внутри разрасталось ощущение холода. – И, знаешь, я ведь тоже не могу отсюда уйти… далеко. А ведь я к маме приехала. Отсюда до нее – ночь в поезде. Да и в универ надо – шестой курс, защита магистерской, некогда гулять… А уйти не могу, вот уже пятый день. Только задумаюсь об отъезде – и сразу не то лень наваливается, не то усталость, и даже думать об уходе не хочется.
Егор не ответил, и я, помолчав, добавила:
– Парнишка сказал, что его мать месяц назад за вещами приходила – то есть дом уже давно необитаем. И совсем непригоден для жилья. Чего мы будто и не заметили.
…и зажмурилась, представляя свою квартирку – такой, какой она была при моем первом появлении. Пыль, грязь и полупустая банка «Сайры» на столе. Я ела да не съедала то, что давно пропало, но в упор этого не замечала… Отказывалась замечать очевидное. И как вообще здесь оказалась, помнила очень смутно. Вся дорога из краевой столицы – как в тумане. Или… в дыму. Ведь ночью общага… горела. Отмечали… заселение. А потом был полупустой вагон поезда… и сломанный диван со старым пледом.
И я всё поняла. Я здесь, потому что три года не видела маму – с тех пор, как она переехала к новому мужу. А я не хотела ни ехать в чужой дом, ни сидеть на шее. Летом жила то у одной подруги, то у другой – кочевала по местным одногруппницам, чтобы не наглеть. И работала. Но случилось то, что случилось, и я вернулась… попрощаться.
Тряхнув головой, я вдохнула-выдохнула, заставляя себя успокоиться, и решилась. Что бы там ни говорил Викешка… мне нужен продавец снов. И его рубиновое зелье. Присниться маме и попрощаться, если уж не могу уйти далеко. Что бы ни говорил, да. Иначе я не успокоюсь. И… не упокоюсь. А раз продавец сказал, что я смогу найти его, значит, смогу. Нужно просто пойти. И в душе появилась уверенность в правильности решения. Да, найду. Нужно только идти.
– Юсь, ты куда?
– Сегодня в парке я встретила странного мужика – продавца снов, – отозвалась я тихо. – Он мне нужен. Да и тебе… тоже. У него есть зелья волшебные… Уснешь и вспомнишь прошлое. Я свое… почти вспомнила, – и подняла взгляд на соседа. – А ты? Помнишь, что случилось? Почему ты здесь, что держит?..
Егор отрицательно качнул головой и скривился, как от зубной боли.
– Идем со мной. С продавцом договорюсь.
Он кивнул, отчего-то веря мне безоговорочно, и мы отправились в ночь – две неприкаянные души, застрявшие в таинственно шуршащей и сумасшедше рыжей осени. Мигали бледно-зеленые фонари, под босыми ногами стелился сухой колючий ковер. Редкие прохожие спешили домой и торопливо проходили мимо, обсуждая по телефону будущий ужин, оправдывая опоздание… не замечая нас. И, отвлекаясь от этого, я вкратце рассказала Егору о продавце. И о Викешке.
Мы вышли на проспект и миновали центральный парк, где давно свернулись ярмарочные палатки. И чем дальше уходили от дома, тем сильнее брала за душу тоска. Сначала тихо подвывая в дальнем уголке сознания, она с каждым шагом выползала наружу – острая, пронзительная, скручивающая судорогой всё мое существо. Требующая вернуться. Обратно. Домой. Забраться с ногами на старый диван, закутаться в изъеденный молью плед и скучать, скучать, скучать, вспоминая…
– Юсь, я больше не могу… – просипел Егор, вцепившись в мою руку. – Меня не пускает…
Я мельком глянула на соседа: он побелел, а взгляд стал диким.
– Терпи, ты же спортсмен. У тебя же силы воли должно быть в десять раз больше, чем у простых смертных.
– А почему, по-твоему, я ушел в науку? – он хмыкнул. – Кончилась и сила воли, и…
Сосед запнулся, рефлекторно вскинув руку, когда мимо нас с ревом пронеслась спортивная иномарка, исступленно слепя дальним светом. Егор вдруг встал столбом и резко обернулся. На иссиня-белом лице крупным восклицательным знаком застыло понимание. И я вдруг вспомнила, что о нем говорили друзья. Любил скорость, гонял порой, как одержимый…
– Трасса, – подтвердил он тихо и с неожиданными силами пошел вперед, таща меня за собой. – Помнишь друга моего, Мишку, со второго этажа? Он пару лет назад в Томск уехал по работе, женился там, а недавно мне позвонил… – и сосед сглотнул. – Позвонил пьяный в драбадан и ревет в трубку – сын, говорит, родился, приезжай! И я что схватил и напялил, – и опустил взгляд на свои легкомысленные шорты, – в том и рванул. Три часа в пути, скорость за сотню, Мишка вопит в трубку полдороги… Помню, что доехал. Мишку помню, пьяного, орущего под окнами роддома… Но не помню, как вернулся… Только свет в глаза… Потом проснулся дома… Всё-таки умер, да? – резюмировал с горечью. – А ведь трезвый был, я за рулем – никогда, даже накануне, даже если у друга такой праздник…