А продавец улыбался. Душевно, по-доброму, приговаривая «терпи, хороший мой…». А на косых стенах лучилось насколько портретов, в одном из которых – висящем напротив окна – я узнала первую хрестоматийную старушку. Она слабо мерцала багрянцем, и по ее щекам катились рубиновые слезы, собираясь в ручейки и стекая в деревянный поддон рамы.
Я разожгла в ладони искры, но сделать ничего не успела. Костлявая рука ухватила меня за плечо, и знакомый сиплый голос прокаркал:
– Стой, не дури. Нельзя из сна вырывать, распадется душа. Он сам должен проснуться. Или… мы немного поможем. Давай. Зови его. И молись. И я помолюсь.
И Викешка, перекрестившись, забормотал «Отче наш…». А я, будучи Фомой неверующей, послушно звала Егора мысленно, чуть шевеля губами. А внутри все обмирало от страха. Это бабулькины сны продавец пил по чуть-чуть, наверно, потому что издалека. А сейчас, коли жертва сама пришла…
– Егор! – окликнула я чуть громче, и в этот же момент дед торжественно добавил «Аминь!», и… получилось.
Сосед сел, как зомби, уставился слепо в окно. «Профессор», не будь дурак, насторожился и проследил за его взглядом. Мы, разумеется, присели, но поздно.
– Викентий! – от радостной благожелательности продавца снов не осталось и следа. – Так это ты девку отвел и сон отличный сломал! Ах ты, паскуда гнилая!
– Пали! – шепнул Викешка.
Продавец метнулся к окну, но далеко не убежал, пойманной мышью забившись в борцовском захвате. Егор едва стоял на ногах, смотрел слепо в никуда, но тощего колдуна-афериста держал крепко.
– Юсь! – крикнул хрипло. – Давай!
– Давай же, – заторопил дед. – Не бойся грех на душу брать, не человек он, не человек! Нечисть поганая! Очищающее пламя да молитва – и домой, в ад его! Гори, девочка! – завопил безумно. – Гори!
И я вспыхнула. Осень стояла сухая, и старый деревянный дом враз занялся, как хворост. Викешка крестился и читал молитву за молитвой, продавец бился в крепких руках и визжал, а сосед… сиял. И его мертвая сила больно била по глазам фарами дальнего света.
В новомодном комплексе, почуяв дым, забегали. Резко загорались, одно за другим, окна, кто-то что-то кричал, во дворе залаяли собаки, вдалеке завыла пожарная сирена. Тот, кого называли Федором Платонычем, обмяк, будто лившись чувств, а огонь жадно лизал стены, вцепился в крышу, чадил едким черным дымом.
– Назад!.. – дед перекрестился и схватил меня за плечо. – Живо-живо, не то за собой утащит!
– А Егор? – возмутилась я. – Егор, выходи! Мы здесь!
Он не видел. Отшвырнул неподвижное тело к горящей стене и, спотыкаясь и шаря руками вокруг себя, пошел на мой голос, а я орала, срываясь и не затыкаясь ни на секунду. И когда за его спиной шевельнулась расплывчатая тень, едва не перешла от страха на ультразвук:
– Егор, бего-о-ом!..
Сосед вывалился из стены огня, и я обхватила его за талию, оттаскивая от дома. А перед объятой огнем фигурой «профессора» смело встал Викешка. Вынул из-за пояса деревянный самодельный крест и забормотал что-то иностранное, не то на латыни, не то… Продавец зарычал, дед вскрикнул раненой птицей, и… дом рухнул.
– Викентий Игоревич!.. – я рвнулась к нему, но Егор вцепился в меня мертвой хваткой и потащил прочь, хрипло шепча:
– Не лезь, Юсь! Это уже не наше смертное дело! Пусть высшие силы сами друг с другом… как-нибудь…
– Ты что, хочешь сказать, что наш дед… – я запнулась, замолчала.
Пламя на секунду сменило цвет с рыжего на белый и погасло. Лишь рухнувшие останки дома дымились и чадили, уголь, потрескивая, мерцал красно-розовым да ветер разносил по улице пепел.
– Кто знает, кем был Викентий Игоревич, – тихо ответил мой спутник и задумчиво прищурил глаза: – Может, блаженным и намоленным, а может…
– Может… – эхом повторила я и почему-то перекрестилась.
Подъехала пожарная машина, а следом за ней потянулись и любопытные – кто в халатах, а кто едва ли не в трусах. Егор обнял меня за плечи:
– Пойдем отсюда, Юсь. Пойдем.
Но, уходя, я то и дело оглядывалась. Пожарные заливали дымящиеся обломки белой пеной, а ведь я так и не…
– А я вспомнил, – сообщил сосед. – Я должен племяннице собаку. Она два года просила пса, и я обещал ей на семилетие подарок. День рождения у нее седьмого сентября. Как думаешь, сегодня какое число?
Я рассеянно нахмурилась:
– Примерно… шестое… или пятое.
– Где бы её еще взять, эту несчастную дворнягу… – Егор шумно и недовольно вздохнул.
– Мало ли их по подворотням… Отловим. Доставим. Силы пока есть, – и я вдруг поняла: – Дом… отпустил. Ведь отпустил же, да?
Сосед кивнул и вынул из кармана шортов багряный пузырек: