— Обоих смотрел доктор Лувель, психиатр.
— И что?..
— Полная амнезия.
— Потеря памяти?
— Да. В мозгу пострадавших не оставалось ничего, кроме примитивных рефлексов.
— Люди впадали в детство?
— В раннее детство, инспектор.
— Чем объяснял это доктор?
— Развел руками, и только.
— Что советовал?
— Обучать людей с начала, с приготовительных классов.
— Но все это — талантливые люди, Шуан!
— Талант у них исчез. Испарился.
Случай с Жераром произошел на двадцать четвертый день после такого же случая, имевшего место на третьем полицейском участке. Там был обнаружен потерявший память хирург Леклер. На шестом, девятом, одиннадцатом участках жертвами неизвестной болезни стали ученый-биолог Ланн, поэтесса Мадлен Прево, авиаконструктор Бринк.
— Болезнь ли это? — спросил Бертье.
В кабинете Шуана они втроем проводили первое совещание.
— Если болезнь, — заметил Шуан, — то неизвестная, новая.
— Бросаются в глаза два обстоятельства. Можно, шеф?.. слово взял Франк, изучивший дела потерпевших до приезда инспектора.
— Говорите, — кивнул Бертье.
— Первое, как вы уже сказали, шеф, — все потерпевшие талантливые люди…
Шуан согласился молча.
— Во-вторых, — продолжал Франк, — обратите внимание на места обнаружения потерпевших.
— Что вы хотите сказать?
— Церковь, — продолжал Франк, — кинотеатр «Ле Монд» места людные и…
Франк сделал намеренную паузу:
— …полутемные.
Секунду длилось молчание.
— Предположим, болезнь, эпидемия, — продолжал Франк. Она косила бы каждого и везде. Но эта «болезнь» избирательна. Жертвы ее — видные люди.
— Вы подразумеваете преступление? — спросил Бертье.
— Вы тоже, — ответил Франк,
— Если преступление, — сказал Шуан, — то с какой целью? Месть? Ограбление? Ценности, бывшие у жертв, не тронуты.
— А талант? — спросил Бертье.
— Боже мой, — воскликнул Шуан, — вы думаете?..
— А вы об этом не думаете? — спросил Бертье.
Франк и Шуан замолчали.
— В наш век… — начал Бертье, но не окончил фразы.
Разговор продолжался в машине при возвращении в префектуру.
— Есть еще одна сторона вопроса, — говорил Франк, — территория.
— Да, — согласился Бертье.
— Все тринадцать случаев в Латинском квартале.
— Это облегчит нам работу, — сказал Бертье.
Поднявшись к себе в кабинет — все еще в сопровождении Франка, — Бертье включил систему окружной связи. Все девятнадцать участков были на проводе — девятнадцать глазков светились желтым на панели напротив стола инспектора.
— Внимание, — негромко сказал Бертье. — Через полчаса собраться всем в моем кабинете.
В этот же самый двадцать четвертый день в гостиной Ришара Комбье, совладельца автомобильной фирмы «Рено», раздался звонок. Швейцар Котон, тридцать два года проработавший у Комбье, разбиравшийся в звонках тонко и безошибочно, сразу понял, что звонит посторонний. Ни родственник — у родственников отрывистые самодовольные звонки, ни друг хозяина друзья звонят не коротко, не продолжительно, а корректно, ни женщина, звонок которой нерешителен. Звонил посторонний, уверенный в себе человек, с характером: звонок продолжителен, резок. Кто бы это мог быть? Прежде чем открыть дверь, швейцар отщелкнул глазок. Увидел край шляпы, кусочек уха. Знакомый человек, незнакомый — Котон еще определить не мог. Пришлось открыть дверь.
— Месье Комбье у себя? — Посетитель был незнакомый.
— Нет, — ответил Котон, как положено в таких случаях. Господина Комбье нет дома.
— Жан, — сказал посетитель, — не пользуйтесь трафаретом. Я стреляный воробей.
Швейцара звали Поль, а не Жан. Однако в Париже лакеев, таксистов, швейцаров называют общим собирательным «Жан», и поэтому швейцар Поль на кличку не возразил.
— Доложите обо мне, — говорил между тем посетитель. — По важному делу. По чрезвычайному. От меня получите чаевые, от хозяина — благодарность.
Человек действительно был уверен в себе, имел характер.
— Что же вы стоите? — повысил он голос.
— Доложу. — Котон закрыл дверь — надо все-таки проучить наглеца, пусть постоит на парадном — и пошел доложить хозяину о пришедшем.
Комбье позавтракал, готов был отбыть на фирму. Швейцар застал его на пороге кабинета.
— Кто такой? — спросил он у швейцара, едва тот доложил о посетителе.
— Просит обязательно его принять.
— Все просят, Поль.
Швейцар вспомнил о чаевых, обещанных посетителем, благодарности, которую тот напророчил ему, и, немного перефразируя слова неизвестного, сказал хозяину:
— Говорит, что вы будете ему благодарны.
— Благодарен? — переспросил Комбье.
— Да, хозяин, — подтвердил Поль.
Мужчина вошел, когда Комбье сидел за столом, перебирал бумаги, показывая, что он занят.
— Доброе утро, — сказал посетитель. — Мне нужно с вами поговорить.
— С кем имею? — спросил Комбье, откладывая бумаги.
— Профессор. Психолог, — ответил посетитель, снимая шляпу.
Комбье указал ему кресло. Профессор сел. Был он невысок, сутул, с костистым лицом, выпяченным вперед подбородком.
— Спешу, — откровенно сказал ему Комбье, приглядываясь, однако, к профессору и прикидывая, с чего бы ему быть благодарным этой не совсем симпатичной личности.
— Я насчет вашего сына, — сказал профессор.
По лицу Комбье пробежала гримаса, точно его ударили. Сын был его страданием. Единственный отпрыск родился дебилом. Профессор заметил гримасу на лице хозяина кабинета.
— Месье, — сказал он, — я ведь тоже отец…
Комбье отложил бумаги, что-то в профессоре было. Может, он внушал надежду, за которую следует ухватиться?..
— Что вы можете сделать? — спросил он профессора.
— Все, — ответил тот.
— О?.. — воскликнул Комбье.
— Я его вылечу, — ответил профессор. — Сделаю полноценным. Больше — сделаю талантливым.
С минуту Комбье и профессор смотрели друг другу в глаза.
После этого они час разговаривали.
Потом посетитель ушел довольный — так определил швейцар Поль. У самой двери посетитель сунул в руку швейцара бумажку в пятьдесят франков.
Это совсем пустяк. Профессор уносил в кармане чек на полмиллиона франков. Поль, конечно, не знал об этом, но своими пятьюдесятью остался доволен.
Десятью минутами позже Комбье выходил через парадное к ждущему его автомобилю. По пути он сказал швейцару очень довольным тоном:
— Молодец, Поль.
Аппарат Бертье работал незаметно, но деятельно. Были подняты на ноги тайные агенты, осведомители — раскрыты все глаза и навострены уши. День самого инспектора начинался с приема донесений, рапортов, кончался подведением итогов и составлением перспектив на ближайшие сутки, неделю.
Вменено в обязанность расследовать случаи потери людьми памяти. Каждый из пострадавших ранее взят под надзор. Фиксируются его поведение, настроение, среда, в которой он находился, разговоры. Все необычное во вверенном Бертье районе тщательно изучается. Заведует этим Франк.
Бертье старается найти причины. Но как и в первый день по приезде из отпуска, папки, как он их ни вертел, ни изучал, ответов на многочисленные вопросы не давали.
Факты были. Фактов сколько угодно.
Бертье ходит по кабинету. По звонку немедленно берет трубку. Слушает, иногда запишет несколько слов на листке бумаги.
После Жерара трагические случаи прекратились. «Прекратились ли они совсем?» — думает Бертье. Что-то в подсознании говорит ему: нет. Но дело даже не в этом. В сумме всех случаев чувствуется система. И злой умысел. Может, умысла нет? Есть, подсказывает Бертье опыт. Подсказывает профессия. Но для чего погублены люди? Молодые, полные творческих сил? Мало того что погублены — Бертье ждет другого. Оно пугает его не меньше, чем происшедшее до сих пор. Что это будет? Трудно сказать. Мысль зародилась в мозгу у инспектора, но не нашла еще подтверждения. Чудовищная догадка. Никто из помощников инспектора тогда, в кабинете Шуана, в нее не поверил. Но мысль сидит в голове у Бертье. Продолжения надо ждать. Продолжение будет.