Евгения Кретова
Продавец времени
Пролог
Кроны вековых сосен сплошным покровом смыкались над головой. Низкорослые ели, насобирав на светло-зеленые иголки полуночную влагу, теперь стояли, нахохлившись и, казалось, дрожали от напряжения. На каждой иголке – словно хрустальный шар ведуньи Чары – крошечная капля росы. Тронь – и осыплется на тебя тьмой ледяных брызг, промочит с головы до кончиков сапог, заберется за шиворот, заставив помянуть лешего.
А Лесному володе́телю только этого и надо. Кто помянет, тому из Боро́вьего леса обратной дороги нет, так и останется в услужении навечно.
Пахло молодыми побегами ольхи и грибами – терпко, густо. Над головой стрекотал дятел, да то и дело покрикивали разбуженные им совы, подслеповато ворочались в темно-зеленых кронах. Лесья́р шагал по ельнику особенно осторожно. Ноги, хоть и натруженные дальним походом, упруго ступали на ковер из прошлогодних иголок, ловко перешагивали через поваленных прошлогодней грозой подлесок да корявые корни, змеями тянувшиеся из-под земли. Капюшон путника скрывал его лицо от чужого взгляда, а пошитая наизнанку рубаха надежно прятала от лесного люда – проходи, с чем пришел.
Лесьяр нынче шел с непростой ношей. Она то и дело шевелилась в заплечной корзине, шипела и недобро взвизгивала. Он не заботился о ней – надежные замки защищали короб, не сбежать. Одно заставляло путника то и дело останавливаться и вскидывать ношу на плечах – проклятья, которые угольным крошевом сыпались через плетеные стенки.
– Угомон на тебя найди, не то хуже будет, – предупредил беззлобно. Хоть парочку незнакомых проклятий и заприметил, хорошо бы проверить крепость Слова этой твари. Та, что вертелась внутри котомки, замерла.
– Отпусти-и, – выдохнула, обдав запахом гнили.
Лесьяр, запрокинув голову, громко захохотал, едва не потеряв капюшон – пришлось придержать его рукой и снова натянуть на глаза.
– Ага, только о том и мечтаю, чтоб на своем горбу поближе к жилью человечьему тебя принести да выпустить.
Похлопав узкой ладонью по округлому боку корзины, он вскинул ее еще раз и, посмеиваясь, ускорил шаг – впереди показалась залитая солнцем проплешина.
Солнце медленно поднималось из-за холмов, тени становились прозрачнее, а над ельником тонкими струйками поднимался туман. Надо делать привал. Лесьяр остановился у края поляны, достал из-за пазухи плоский, как лопух, камень размером с ладонь с черными, рисованными золой, кругами. Подставил его солнцу. Яркий луч коснулся веснушчатого носа молодого человека, позолотил тонкие, натруженные работой пальцы и перетянутые змеиной кожей запястья. От плетеной котомки пошел смрадный пар, а существо, томившееся в нем, отчаянно заверещало.
– Ну-ну… полно те, – он развернулся так, чтобы спрятать корзину в тень. Тварь внутри подуспокоилась, только осталось слышно ее сиплое, тревожное дыхание.
Камень на ладони напитался света, засиял. На черном угольном рисунке янтарная роса проступила. Лесьяр резко дунул на нее, заставив подняться вверх и, собравшись в шар, упорхнуть в направлении ближайшего человеческого жилья – налево от поляны, через болотце, к малиннику. Лесьяр прислушался – в указанном шаром направлении, действительно, слышалась человеческая речь. Далеко, к вечеру только выйти удастся.
Лесьяр вздохнул – значит, сейчас надо отдохнуть.
Спрятав за пазуху пути́ну – тот самый плоский камень с начертанным рисунком, Лесьяр развязал ремки́ и спустил корзину на землю. Тварь внутри завозилась, человеку пришлось прикрикнуть на нее:
– Умолкни, не то спалю!
Он специально поставил короб так, чтобы меньшая его часть оказалась в тени, а бо́льшая – на полуденном солнце, чтобы заставить тварь внутри вжаться в стенку и замереть. Опустившись на разогретую солнцем землю и вытянув ноги, он неторопливо открыл сумку и достал из нее подсушенную краюху хлеба. Тварь внутри короба тяжело дышала, каждое ее движение – путник знал это совершенно точно – приводило к касанию солнечного луча, жалящего безжалостно, до костей. Тварь взвизгивала и вжималась в стенку короба еще сильнее. Путник, пожевав краюху, достал из холщевого мешочка обычную соль для варки, набрал щепотку и щедро посыпал на краюху, втер. Между пальцами осталось немного серых крупиц. Не долго думая, Лесьяр стряхнул их на крышку короба. Тварь, почуяв неладное, перестала дышать. Путник легко представил, как она с ужасом смотрит наверх, как по острому подбородку, собравшись пеной, стекает зловонная слюна. Крохотные частицы соли, замерев на ивовых прутьях, скользнули внутрь. Тварь внутри взвыла. Забыв об осторожности, отпрянула слишком рьяно, перевернув котомку на бок. Та покатилась по траве, подставив круглый бок солнцу. Метнувшись по траве, уперлась в сапог путника – тот не передвинул ногу, не позволив котомке скатиться в тень. Вой перешел в нечленораздельный хрип, хрип – в бульканье. Котомка каталась перед Лесьяром по пыльным камням, тварь внутри металась, поджариваясь со всех сторон, пока затихла, обессилев и обезумев.