– А росу во фляги соберешь, да смотри, не торопись – дождись первого луча солнца, да как подзолотит ее, так и сбирай, понял ли?
Малюта кивнул, улыбнулся широко:
– Да чай не в перво́й!
– Не в первой, – отозвался юноша, успев поймать беглый, и будто бы извиняющийся взгляд, который домовой бросил плененной маре. Та виду не подала, как сидела в клетке, так и сидела, не двигаясь.
Малюта взял в руки кафтан, переминаясь с ноги на ногу, посмотрел на хозяина.
– Я… это… того…
Лесьяр поднял на него вопросительный взгляд, но молчал – ждал. Домовой вздохнул, склонился к уху юноши:
– Можно я ее водой напою? – и незаметно кивнул в сторону мары. – А то ведь ты … не станешь.
У Лесьяра потемнел взгляд, стал пронизывающе-колким и холодным, домовой поежился под ним, но глаз не отвел.
– Не стану, это ты верно сказал. И тебе не велю.
Малюта насупился, сжал челюсти, но перечить не стал. Помявшись еще какое-то время, будто ожидая, что хозяин изменит свое решение, отрывисто запахнул полы кафтана, подпоясался и, схватив шапку в кулак, выбежал на крыльцо.
– Ишь, какой у тебя заступничек обнаружился, – пробормотал Лесьяр, провожая его взглядом.
– Некоторые твари больше люди, чем сами люди, – пробормотала мара.
Взгляд аптекаря и то, как спешно отправил домового из дому до следующего утра, ей не понравился.
10
Вопреки ожиданиям мары, Лесьяр, как ушел домовой, будто забыл об ее существовании: убрал со стола, накрыл его старой, прожженной в нескольких местах, холщевой тканью. Выйдя во двор, вернулся через пару минут с тремя объемными коробами из березовой коры, и еще несколькими небольшими глиняными ловушками.
В ловушках и коробах кто-то пищал, стрекотал и бил крылышками. Мара с интересом и опаской наблюдала за этими приготовлениями из своего укрытия и гадала, что задумал аптекарь.
Ровным рядком тот расставил несколько склянок. В одну налил несколько капель воды. В другую – растопленный на печи жир. В третью – кусочек мягкого свечного воска.
Сняв с полки одну из банок с золотыми жилами-акхандой, юноша вытянул из крыши толстую соломинку и, отломив кончик, подул внутрь – из отверстия полился тонкий, будто звон комара, свист. После этого, убедившись в чистоте отверстия, аптекарь опустил один конец соломинки внутрь банки. Волшебная жидкость расступилась, образовав что-то наподобие воронки, взобралась по стенкам склянки выше, к узкому горлышку. Лесьяр обхватил губами конец соломинки и легонько дунул – от его дыхания золотая жидкость вздрогнула. Тогда аптекарь втянул немного золотой жидкости в соломинку, заткнул верхнее отверстие пальцем и перенес к подготовленным на столе флакончикам – в каждую выдул по нескольку золотых капель. Не сдержался – покосился на затаившуюся в клетке мару, гордый от своей догадки: раз акханду можно пить, значит, она должна слушаться дыхания.
В воде золотая жидкость застыла смолой, не смешавшись с ней. Вода при этом загустела и будто бы кристаллизовалась. Лесьяр отправил следующую каплю в склянку с жиром – тот мгновенно закипел, запузырился, а когда накипь осела, в стенки посудины оказался впаян мутно-желтый камень. И сколько Лесьяр не пытался его оторвать от стенок, у него ничего не вышло. Когда же он ударил рукоятью ножа по склянке – та вместе с впаянным кристаллом разбилась в мелкий стеклянный песок, помутнела, окончательно перестав отливать золотом.
Аптекарь вздохнул. Положил ладони на стол, опустил голову на грудь в задумчивости. Мягкий золотистый свет, что падал из склянок, подчеркивал его профиль – острый нос с горбинкой, непокорные пряди волос, спадавших на глаза и закрывавших их, решительный и мрачный профиль человека, делающего важный выбор.
Он приоткрыл глиняную ловушку, выдул каплю акханды на сидевшего внутри жука – тот сперва подпрыгнул, будто ужаленный, перевернулся на спинку и какое-то время барахтал тонкими лапками. Место на панцире, куда упала золотая капля изменило свет, скукожилось и стало распадаться, на глазах превращаясь прах. Рана разрасталась, и вот уже от жука не осталось ничего, кроме кучки черного пепла.
Лесьяр молча смотрел на нее. Подумав, он повторил опыт на пленнике из другой ловушки и, наконец, на пойманной птице – все трое погибли мгновенно, мучительно, одинаково обратившись в прах.
Мара решила – сейчас он вспомнит о ней и спросит, что не так, но юноша упорно молчал.
Аптекарь бормотал:
– Если золотая жила живой здоровой плоти коснется, то убивает ее. Почему?