Виктория Мальцева
Продаются ботиночки
Глава 1
«Продаются детские ботиночки. Неношеные».
Прямо как у Хемингуэя, ей богу. Или кто там выдал этот лаконичный шедевр, о который спотыкаешься на каждом углу в сети, куда ни сунься?
В который уже раз это объявление лезет в глаза? Красные ботинки очень маленького размера на фоне голубого детского одеяла. Скорей бы их уже продали.
— А чего смурной-то такой?
Тюбик, что б его. Я машинально растягиваю рот в ответ на вопрос, а он не унимается:
— Тебя взяли! Тебя взя-а-али! Это Гугл парень! Я бы сейчас орал во всю глотку — пусть Москва и Подмосковье знают: «МЕНЯ ВЗЯ-А-АЛИ!». Нет, и всё-таки ты везучий сукин сын! Надо же… проекты в портфолио одинаковые, образование идентичное, опыт тоже похож — тебя они хотят, меня нет. Почему?
— Понятия не имею, — трясу башкой.
— Может, я рожей не вышел?
— У них там толерантность… black life matters и всё такое.
— Слушай, ты это… когда там будешь… замолвишь за меня словечко?
— Замолвлю.
Тюбик, он же Карнаухов, он же Слава, он же коллега и компаньон по обеденному перерыву — в целом занятный и не напрягающий персонаж. Обычно его лепет или… очередной трепет отлично развлекают в процессе принятия пищи, отвлекают на время от рабочих задач, потому что мой мозг даже в исключительно физиологические моменты занят продумыванием алгоритмов. «Креативность — это не творчество, это активный поиск возможностей сделать жизнь пользователя проще, лучше, приятнее» — девиз арт-директора Геннадия Артемьева и моей почти уже бывшей конторы.
— И что… если не секрет, прям двести штук дали на старт?
— Четыреста восемьдесят шесть.
— Мать… …. …. Это на сколько больше, чем здесь?
— В пятнадцать раз.
— На какой уровень ты попал?
— Шестой.
— А подавался на пятый?
— Да.
— Ну, знаешь… Ты когда уезжаешь-то?
— По контракту должен доработать две недели и могу валить.
— И?
— Сразу и уеду.
— Вот так сразу?
Славик ненадолго замолкает и даже становится серьёзным.
— Только не говори, что тебе будет меня не хватать! — его внезапная серьёзность трогает и веселит одновременно.
— Что, совсем ничто не держит? — спрашивает вдруг.
Меня бросает в жар. Какой… меткий вопрос задан! Словно я опять на панельном интервью, и трое прожжённых эйчаров тыкают в меня психологическими зондами.
— Квартиры своей нет. Имущества особо тоже… машину продам. Велик и кое-какое спортивное снаряжение, если хочешь, можешь забрать себе.
— Заберу, спасибо. Родственники? Ты никогда о них не говорил…
— Только дальние. И не в Москве. Да я их, честно говоря, никогда и не видел.
— Что, и личной жизни нет? А Лана?
Я пожимаю плечами.
— Ну, брат, ты даёшь. Выходит, и впрямь ничто не держит.
Помолчав с минуту, Славик считает уместным добавить:
— Я всегда знал, что ты гений и немного того… дикий что ли, — смеётся, — но что б до такой степени…
— Слава, ты никому пока не говори. Особенно начальству.
— Звучит так, будто ты не уверен… Не дури, ладно? Но, замётано, брат.
Глава 2
Вечером, когда мы, закинув рюкзаки на спину, спускаемся в лифте, он снова давит на больную мозоль.
— Знаешь, смотрю я на тебя сегодня, и какой-то ты сам не свой.
— Неспокойно что-то. Как-то.
— Из-за чего?
— Не знаю.
В стену лифта вмонтировано зеркало. Я в курсе, что оно тут есть, но никогда раньше в него не заглядывал. Сейчас на меня уставилось лицо. На вид лет двадцать восемь, хотя на самом деле только двадцать шесть, радужки карие, вместо зелёных, щёки, бритые только потому, что сегодня с утра была встреча по Зум с рекрутёром, и синяки под глазами, очевидно, по той же причине.
— Да не парься ты. Английский выучишь, разберёшься. Твои мозги тебя не подведут, я уверен. И всё-таки, не забывай обо мне.
— Не забуду.
Интересно, каким я был пять лет назад?
Я вглядываюсь в собственные глаза и пытаюсь вспомнить. Девчонки в интернате легко мне давались, утверждали, что красавчик. Пацаны считали смазливым и угрожали лишить девственности. Когда угрозы дошли до дела, и передо мной встал выбор драться до полусмерти или поддаться, я свою внешность возненавидел. Тот эпизод имел для меня как ожидаемые последствия — три недели в стационаре, так и неожиданные — авторитет в коллективе. От нового приобретения мне не было никакого проку: девочки давались так же активно, как и раньше, а дружбу я ни с кем не водил, потому что общество самого себя всегда ценил больше.