— Даже посадить его убийцу за решетку? — мой голос напряженный. Контролируемый. Месть бурлит в моих венах, пока мы с Конрадом смотрим друг на друга. Его глаза загораются от возможности получить то, что он хочет.
Он смотрит на меня серьезным взглядом: — То, чего я хотел с самого начала. Это ты отклонила мое предложение.
У меня внутри все переворачивается, когда наши взгляды устремлены друг на друга.
Молчание.
Я сглатываю слюну, скопившуюся во рту. Она как яд, ожесточающий мое сердце. Гнев поглощает меня.
Снова тишина.
Пора бы Моретти понять, что они такие же смертные, как и все остальные.
— Что тебе от меня нужно?
Джин игнорирует мои звонки уже неделю. Я стараюсь быть терпеливым, но это медленно убивает меня изнутри. Я смотрю, как она выходит из машины в длинном черном платье, а затем помогает выйти своей матери. Хочу иметь возможность обнять свою жену, когда она будет смотреть, как хоронят ее брата. Я хочу чувствовать ее мягкую кожу, когда мне придется попрощаться со своим лучшим другом.
— Иди к ней, — бормочет Сайрус, качая головой в ее сторону.
— Оставь его в покое, — возражает Аттикус, похлопывая меня по плечу.
Мы втроем ждем приезда сестры, но Ева, как обычно, опаздывает. Джин и ее мать проходят мимо нас, а моя жена даже не замечает моего присутствия. Это разрывает мне сердце. Я больше не могу этого выносить и иду за ней.
Кладу руку ей на поясницу, и она подпрыгивает, не замечая, что я догнал их.
— Сорен, ты сейчас нужен своей семье, а не мне, — ее тон отстраненный, лишенный всяких эмоций.
— Ты — моя семья, — отвечаю я, стиснув зубы. — Мы можем поговорить?
— Если только ты не собираешься выразить свои соболезнования, мне больше нечего сказать.
Мои руки сжимаются в кулаки по бокам. Ненавижу эту холодную Джиневру. Я хочу вернуть свою чертову жену.
— Мне очень жаль, Джиневра. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы изменил сотню разных вещей. Я бы сдвинул Землю, чтобы ты была счастлива. Ты должна это знать.
— Правильный ответ: я сожалею о вашей потере.
Она продолжает идти, и я двигаюсь с ними к могиле. Снег хрустит под ногами, но солнце светит ярко. Это первый солнечный день за последние несколько недель. Птицы щебечут, перекликаясь друг с другом, пока мы добираемся до пустой ямы.
Держу пари, у этих парней те же инструменты, что и у меня, чтобы рыть могилы зимой.
Я никогда не хотел хоронить своего лучшего друга.
Из церкви приходят все больше людей, они пожимают мне руку и выражают свое почтение Джиневре.
Когда мы с Джудом были моложе, у нас было столько великих планов на будущее, но мы так и не воплотили ни один из них.
Я смотрю на свою жену, как она утешает свою мать, и мое сердце разрывается. Они пережили столько потерь в своей жизни. Действительно ли я лучший для нее, если она уже отдалилась от меня?
Подъезжает черный катафалк, и с заднего сиденья забирают гроб. Все носильщики — мои люди, потому что у Джуда не было близких друзей, кроме меня. От эмоций у меня перехватывает горло, и мне приходится прочищать его, крепче прижимая к себе Джиневру.
Она дергает плечами, пытаясь ослабить мою хватку, и я вздыхаю, отпуская ее. Я сохраняю невозмутимое выражение лица, не желая, чтобы кто-то видел мое горе. Это одна из самых трудных вещей, которую я когда-либо делал. Я не плакал с десяти лет, когда мой брат сказал мне, чтобы я перестал быть ребенком, и теперь, будучи взрослым мужчиной, я изо всех сил борюсь с желанием расплакаться.
Джуд был моим братом, я любил его. И не должен был его прогонять. Если бы держал его рядом, я мог бы присматривать за ним, защищать его, как и подобает семье. Я так сильно люблю Джин. Прав ли был Джуд, когда сказал, что я разрушаю все хорошее в своей жизни? Он не хотел, чтобы я женился на его сестре. Должен ли я оказать Джуду честь, отпустив его сестру? Я продолжаю причинять ей боль. Действительно ли я лучший человек для нее?
Священник рассказывает о Джуде, опуская его безрассудные поступки. Он выглядит идеальным гражданином, идеальным братом, идеальным другом. Раньше он был именно таким. Я смотрю на лица вокруг, и у всех, кроме его матери, сухие глаза.
Поразительно, насколько похожи эти похороны на похороны его собственного отца. Я помню, как Джиневра обнимала свою мать, скорбя, когда все остальные стояли так же, как и сейчас. Присутствовали только из уважения.
Тело опускают в землю, и Джин удерживает свою мать, бросая вместе с ней цветок. Пожилая женщина падает на колени, увлекая за собой мою жену. Дрожь пробегает по телу ее матери, она безудержно рыдает. Я держу руку на плече Джиневры, но чувствую себя не в своей тарелке. Я хочу, чтобы все убрались отсюда, чтобы мог обнять свою жену и поцеловать ее, как подобает мужу. Я хочу украсть ее боль, чтобы ей не пришлось с ней сталкиваться.