— …возможно, что этот человечек, превращенный Лесовиком в козявку, — говорила Матерь-повелительница, — действительно осчастливит наш родной муравейник и тогда, может быть, наши дела снова пойдут в гору. Он должен избавить нас от паразитов, особенно тех, что выделяют наркотические вещества. Эти паразиты повергли нашу колонию в повальное пьянство. Отсюда и вырождение… Я крепко надеюсь на человечка. А не управится он с паразитами, что ж, пусть остается одним из них. Разве мало живет у нас всякого сброда! Одним больше или меньше — что изменится!
Матерь-повелительница тяжело вздохнула и замолчала. Была она уже немолодой, все больше жаждала покоя. В каком-то из отложенных ею яичек ждала своего часа та, что придет на смену престарелой Матери. В урочный час ухаживающие за пакетами яичек муравьи выберут из них самое высококачественное и начнут уделять ему больше внимания, чем остальным: чаще облизывать, перекладывать в более удобные места… И тогда из самой обыкновенной личинки начнет развиваться носительница муравьиной судьбы.
Тем временем муравьи-воины притащили в камеру дюжину муравьиных личинок. Матерь-повелительница, немного подумав, удалила Маститого № 3 под тем предлогом, что он должен выяснить обстановку в муравейнике, прежде чем Юрка приступит к искоренению паразитов. И как только Маститый № 3 скрылся, она велела остальным маститым исследовать принесенные личинки. Процедура исследований была недолгой. Вскоре Маститый № 1 приблизился к Матери и о чем-то пошептался с нею. Она выслушала его и кивнула.
И тогда на глазах всех присутствующих воины растерзали личинок.
— За что они их? — спросил Юрка.
— Не знаю точно, — ответил Х-Девятый, — но думаю, что маститые обнаружили в них отклонения от стандарта, не зря Матерь отослала Маститого № 3. В этих случаях он не соглашается убивать, то есть, отстаивает право личинок на жизнь.
— Пусть бы жили, что же в этом плохого! — сказал Юрка.
— Маститые боятся, как бы из нестандартных личинок не выросли муравьи с сильными личностными качествами. Такие муравьи в муравейнике — фактор беспокойства, а маститые предпочитают застой, рутину, понимаешь? Не любят они перемен.
— А нельзя ли выйти отсюда? Хочется на воздух, на солнышко.
— Наверное, можно. Иди за мной.
За первым же поворотом на Юрку налетел муравей-фуражир с куском розового мяса в жвалах. Юрка упал. Фуражир, не останавливаясь, перелез через упавшего, и помчался дальше, в кладовые. Юрка едва успел отползти в какую-то нишу, как мимо друг за дружкой промчалось еще несколько фуражиров с мясом.
— Прижимайся к правой стороне, прохода, — сказал Х-Девятый, — ишь как летят!
— Откуда они тащат мясо?
— Недалеко отсюда кукушонок выбросил из гнезда птенцов малиновки. Наши фуражиры и набрели на них.
Юрка опечалился. Он не сомневался, что это те самые птенцы, которых он водворил в гнездо, потеснив кукушонка. Он, может быть, впервые почувствовал бессилие в обстоятельствах, с которыми не хотела мириться душа. И это бессилие нагоняло тоску, требовало каких-то действий, в то время как разум утверждал, что любые действия в таких делах бесполезны, если не вредны.
Юрка попытался отвлечься от грустных мыслей, от печального настроения тем, что начал присматриваться к жизни муравейника. «Ну и ну! — подумал он. — Что здесь творится! Бедлам какой-то!» Одни бегут в недра, другие — наружу, третьи перестраивают обвалившиеся своды, четвертые прокладывают новый туннель, пятые уносят нечистоты, шестые перетаскивают куколок — и всё это в спешке, которая казалась бессмысленной. Но Юрка очень скоро почувствовал, что это не так. Никакой бессмысленности, все точно, четко, рационально, хоть и бездумно. Эффект невероятной деловитости был потрясающим.
— Послушай, друг, у вас бывают выходные дни или праздники? — спросил Юрка.
— Выходные? Праздники? О чем ты говоришь? — воскликнул X-Девятый. — Безделье — самое большое зло в муравейнике. Досуг исключен самим образом муравьиной жизни. Только работа! Ничего, кроме работы! У муравья три четверти суток приходится на работу, а четверть — на восстановление сил, тогда он впадает в полусон. Кстати, тебе не мешало бы, я думаю, подкрепиться. Хочешь мяса?
— Какого? — спросил Юрка.
— А вот этого, — показал X-Девятый на мчавшегося мимо них фуражира все с тем же мясом. — Птичьего.
Юрку тут же чуть не стошнило, он яростно замотал головой, приложив ладонь к горлу.
— Странно, — заметил X-Девятый, — оно ведь совсем свежее!
— Пожалуйста, — попросил Юрка, — не говори мне об этом мясе. Бедных птенцов я видел живыми. Они были очень хорошенькие и совсем беспомощные!
— О птенцах молчу, — заверил муравей, — но, в принципе, ты не вегетарианец?
— Да нет, я ем все, что мне дают, — сказал Юрка.
Х-Девятый, не мешкая, остановил фуражира, чей зобик прямо раздулся от груза пищи. Они обменялись прикосновениями усиков, после чего Х-Девятый подозвал Юрку. Фуражир, как только Юрка приблизился, приподнял переднюю часть туловища, между его жвалами показалась капелька тягучей прозрачной жидкости.
— Слизывай, только быстрее, — сказал Х-Девятый.
— А что это? — спросил Юрка, с недоверием посматривая на широко раскрытые жвалы фуражира.
— Ну… как тебе сказать, — замялся Х-Девятый, — я не стану раскрывать тебе химическую формулу этой жидкости, это долгое дело, а если в двух словах, так это тлиные какашки.
— Что?! — возмутился Юрка. — И ты хочешь накормить меня дерьмом?!
— Зачем же так грубо, Юрка! — воскликнул муравей. — Это очень вкусные, очень сладкие выделения тлей с чертополоха. На поляне было всего два чертополоха, но один кто-то срезал. Наши фуражиры спешно вывели стадо наших тлей на оставшееся растение… Если не хочешь, не надо. Пойдем дальше.
Фуражир в недоумении «пошевелил усиками и продолжил свой путь. Перепрыгивая с бревнышка на бревнышко, с валежины на валежину, стараясь уберечь глаза и не расшибить голову — острые колья торчали отовсюду, — Юрка вслед за X-Девятым выбрался из муравейника. Яркий солнечный свет хлестнул по глазам. Юрка на минуту зажмурился. Свежий воздух ворвался в легкие, закружилась голова. Юрке хотелось крикнуть: «Здравствуй, мой свободный, бесценный, любимый мир!»
— Быстрее уйдем отсюда! — сказал Х-Девятый. — Муравьи не выносят вида бездельников. Сказать о муравье, что он любуется хорошей погодой — значит обвинить его в самом большом смертном грехе… Быстрее спустимся!
Сначала они шли по расчищенной дорожке, а когда вершина муравейника скрылась вдали, свернули в заросли, взбежали на шершавый, распластанный по земле лист одуванчика.
Юрка бросился навзничь. Высокое небо голубело над ним. Высоко-высоко в поднебесье, на длинной стрелке, покачивался пушистый белый шар.
— Хочешь полетать на парашютике? — вдруг спросил муравей.
— А разве можно?
— Конечно, я часто летаю. Для моих собратьев это лишний повод считать меня чокнутым, ну да я давно уже не обращаю внимания на то, что обо мне думают.
X-Девятый полез вверх по зеленому гладкому стволу. Удивительно, думал Юрка, кто бы мог подумать, что по трубке одуванчика я буду карабкаться, как на высокое дерево!
Высоко вверху муравей уже достиг шара и теперь возился там, раскачивая зерно с тонкими длинными лучами парашюта. Когда оно вышло из гнезда, его подхватило дуновение ветра. Муравей в последнее мгновение уцепился за тонкий шест, на котором висело зерно, и взмыл высоко в воздух.
Юрка не с такой ловкостью, как муравей, но все же взобрался по стрелке, вытер обильный пот, струящийся по лицу, и начал выдергивать шесток с зерном, увенчанный сверкающими на солнце пушистыми полупрозрачными лучами. Обеими руками он взялся за шест, дернул его в последний раз и — оказался в небе. Юрка обхватил ногами длинное зернышко, посмотрел вниз.