— Фи! Сдержать слово! Ну и чудак же ты! Как можно быть верным слову, если слово — пустой звук!
— А ты болван, если так говоришь! И вообще ты мне надоел! Давай валяй отсюда! — сказал Юрка.
— Да, теперь я вижу, что с тобой не сладишь. Ты козявка принципиальная, — огорченно заметил жук. — Видно, придется мне, на ночь глядя, искать другой муравейник… А вдруг он уже занят, что тогда?
— Как занят?
— Вот так и занят. Ты что же, думаешь, я один такой на свете? Я, кажется, тебе уже говорил…
— Да, да, говорил! Хватит! Иди! Паразит с паразитом легко сговорятся.
— Плохо ты знаешь паразитов! Как раз сговариваться они и не любят. Любой сговор им не на пользу. Если в соседнем муравейнике уже есть паразит, для меня это плохо. Одного паразита муравейник протерпит долго, но два паразита изведут его в три счета. И не думай, что я беспокоюсь о муравейнике! Я забочусь о себе!
— Это и дураку ясно!
— Ну так что? — спросил жук.
— Что «что»?
— Пропустишь меня обратно?
— Нет и нет! — решительно отрезал Юрка. — Ты довел этот муравейник до ручки!
— Неправда! Это они преувеличивают! Года на три-четыре их еще хватит! Честное слово шарлатана, хватит! — горячо заговорил жук. — Впрочем, что я говорю! Послушай, ты мне нравишься, и потому я открою тебе один секрет. Ты должен бежать отсюда, не теряя ни минуты. Как ты знаешь, недавняя война истощила силы двух муравейников. Этим воспользовались муравьи из муравейника у-56/37, На днях они начисто уничтожили черных муравьев, забрали все их личинки и теперь усиленно выращивают из них воинов. А знаешь, для чего? Чтобы напасть на этот муравейник. Он, можно сказать, обречен. Мне-то все равно, я не пострадаю, а возможно, и выиграю. Но тебе следует хорошенько подумать. Ну так как?
— Что?
— Пропустишь?
Юрка, не отвечая, сжал дубинку и бросился на докучливого паразита. Тот развернулся и со всех ног бросился прочь. Вскоре из-за высоких трав до Юрки донеслась его беспечная песенка: «А нам все равно, а нам все равно!!!» Жук пел, ужасно фальшивя, но это его не смущало. Главным делом своей жизни он считал шарлатанство, а пение — это так, для души, и потому можно было фальшивить, все равно никто не слушал.
Юрка остановился у подножия муравейника. Х-Девятый и маститый удалились во внутренние камеры подземелья, когда Ломехуза начал выделять феромоны жалости, против которых они не смогли бы устоять. Теперь мальчик был свободен и мог идти куда угодно. Никто его не удерживал. Но уйти, не попрощавшись с Х-Девятым, было бы невежливо, а искать приятеля в лабиринте подземелья — бессмысленно. И Юрка пошел, куда глаза глядят.
Над ним шумели высокие травы, колыхались поздние цветы. С ревом нагруженных самолетов пролетали оранжево-черные шмели. Серые кузнечики словно выстреливали собой из катапульты. Меланхолические бабочки порхали над зарослями душицы…
«Все это интересно, но куда я иду?» Мальчишку снова охватило отчаяние. Впереди показалось непонятное ослепительно белое сооружение. Когда Юрка подошел поближе, оно удивило его необычной формой. «Похоже на какие-то развалины, — подумал Юрка, обойдя их и осмотрев со всех сторон. — Нет, не развалины… А что? Так это же череп! Лошадиный!»
Он взобрался на него и уселся на краешке глазного провала, спустив ноги. Вдруг вскочил, как ошпаренный. В памяти возникли строки: «Из мертвой главы гробовая змея шипя между тем выползала…» Он осторожно заглянул в темную пустоту одной глазницы, потом другой. Там, в полумраке, копошились какие-то жучки, многоножки. Змеи, там, к счастью, не было. Змея лежала в другом месте, в метре от черепа. Лежала, свернувшись огромным чешуйчатым калачом. Черные стеклянные глаза змеи смотрели сыто и равнодушно. Юрка оцепенел от неожиданности. Но страха не было. Каким-то шестым или седьмым чувством понял, что змея ему не угрожает. Не было в ее взгляде намерения причинить мальчишке зло. Скорее всего она была сыта и теперь желала только одного — чтоб ей не мешали переваривать добычу. Что ей до крохотного существа, каким предстал перед ней Юрка! Вокруг столько ящериц! Столько птенцов-слетков, беспечных и глупых, не приучившихся еще разбираться в опасностях!.. Змея словно говорила: сегодня и в последующие два-три дня можешь не опасаться. Но потом берегись. Я проглочу тебя. Возможно, ты придешься мне по вкусу, и я пожалею, что ты слишком мал. Кто знает…
Солнечные лучи слепили глаза, отражаясь от выбеленной дождями черепной кости. Юрка подумал, что здесь, на плоской вершине черепа, в метре от змеи его никто не осмелится потревожить. Он будет спать под охраной змеи! Кому еще удавалось такое!
Легкий ветер пролетел над ним, коснувшись разгоряченного лица.
— Ты спишь? — услышал Юрка тихий голос ветра.
— Нет, не сплю.
— Поболтаем?
— Не хочется.
— Почему?
— Тяжело на душе… Не представляю, что со мной будет.
— А что будет? Лесовик подурачится да и вернет тебе прежний вид.
— Ты так думаешь?
— Конечно! Кто-кто, а я старика знаю! Очень хотелось бы помочь тебе, но боюсь, как бы хуже не было. Мне старик ничего не сделает, а на тебе может сорвать зло.
— А, будь что будет!
— Я тоже так считаю. Надо полагаться на судьбу.
Некоторое время они молчали. Каждый думал о своем. Но ветру было думать легко, а Юрке тяжело. Ветер был дома, в своей родной стихии, а Юрка — в чужой и враждебной обстановке. Его мучило неведение, и ему хотелось избавиться от него.
— Слушай, ветер!
— Слушаю…
— А какой цвет у тебя был раньше?
— Разный. У меня были все цвета, правда, не очень яркие. В хорошем настроении я бывал голубым, зеленым, добрым…
— Добрый — это не цвет.
— Ну ладно, все равно я был добрым. Ранним утром я бывал розовым. Но если меня кто-нибудь раздражал, я становился темным, а по ночам — так прямо черным. А вообще я люблю шалить… Шалун я неисправимый! Как только встречаю своего старика, чувствую, что в меня немедленно вселяется дьявол. То за бороду дерну, то с ветки свалю, то глаза пылью запорошу. Чего только не проделываю над ним! Он свирепеет, а сделать мне ничего не может — я ведь невидимка! Ах, как подумаю, каким несчастным был бы я, сделай старик меня деревом! Представляешь? Быть деревом! Это при моей неусидчивости! Жить, не сходя с места! Ей-богу, как подумаю об этом, душа в пятки уходит… Я самый счастливый из всего, что есть на земле. Меня не сдерживают никакие границы! я лечу, куда хочу!
— Как ни привольна у тебя жизнь, а мне тебя жаль.
— Почему?
— Ты бесцветен. Какой смысл жить на свете, если тебя никто не видит?
— И правда! Я не подумал об этом… Действительно, как можно жить, если тебя не видят! Какой смысл в этой жизни! Вечно в беготне, ни минутки спокойной… О боже, почему я такой несчастный! И когда все это кончится! — ветер пригорюнился. Несколько крупных слезинок упало Юрке на руки.
— А нельзя ли тебя покрасить? — спросил Юрка.
— Нельзя.
— Почему?
— Я слишком непоседлив.
— Но иногда ты сидишь совсем тихо! Так тихо, что тебя даже не слышно!
Верно, не слышно. Это потому, что я нахожусь тогда в другом месте.
— Вот ты где! — раздался за спиной радостный возглас. Юрка оглянулся. К нему по длинной носовой части черепа бежал Х-Девятый.
— Явился, не запылился… — прошептал ветер. — Ну, я, значит, полетел. Бывай здоров, и не кашляй!
— Всего! — кинул Юрка.
— С кем это ты говорил? — спросил муравей.
— С ветром.
— Фи-и-и! Нашел собеседника! Это же известный пустобрех!
— Не говори так, он очень несчастный.
— Несчастный? Да он сам не знает, какой он! — возразил муравей. — А ты ушел и не простился со мной. Я уж подумал, что и не увидимся больше. На всякий случай побежал по твоим следам. И оказалось, что не напрасно.
Юрка почувствовал неловкость. Конечно, это свинство — уйти и не сказать «прощайте»!
— Я прогнал паразита. Потом сидел, ждал. Тебя все не было. Встал и пошел своей дорогой, — оправдывался Юрка.