— Когда я вернусь в Австрию, — продолжал граф, — я расскажу всем и напишу в своих мемуарах, какие у русских великолепные военные инженеры. Интересно, где они обучались? За границей? В какой стране?
— Какие там инженеры, — пожал плечами Аким. — Все это сделали обыкновенные мужики, мастеровые. У нас каждый мужик топором и ложку из чурбака вырежет, и избу построит, и вообще на любое дело мастер, господин граф. И, кроме топора, в другом инструменте не нуждается.
Граф вздернул брови.
— И никакой официр им не указывал, не научал?
— Ну, офицер-то у них был. Солдат одних оставлять нельзя, — пояснил Елизар. — А вообще господин Яблоков правду говорит.
— Сегодня русское войско в город входить не станет, — размышлял вслух граф.
— Военная стратегия это считает неблагоразумным. Войска теряют мощь, сражаясь в узких улицах. Значит, бой будет завтра с утра. Шведы без боя не отдадут столь богатый город. Маргаретенбург славится своими ежегодными ярмарками и великолепными мастерами. Прежде он даже соперничал со знаменитым городом Нюренбергом.
— Что ж, по-вашему, сражение будет в поле? — усумнился Аким.
— Разумеется, — сказал граф. — И я опасаюсь за его исход. Штейнбок силен.
У него целая армия против вашего корпуса.
Последние телеги обоза подтянулись. Снова забили барабаны, затрубили военные рожки.
Войска, развернувшись в боевом порядке, осторожно двинулись вперед, чтобы поскорее пройти небольшую рощу и выйти на ровное место. Когда ее миновали, открылись возделанные поля, огороды и мелькавшие вдали огоньки города. Последовала команда остановиться, стать биваком, но лагерь не разбивать.
Командующий с генералами выехали на бугор, оттуда обозревали окрестность в зрительную трубу. Наступившие сумерки не позволяли разглядеть многое, но ясно было одно: неприятельского войска впереди нет; Штейнбок не вышел из города, не хочет дать бой в открытом поле. Только на дороге то появлялись, то скрывались за деревьями и кустами фонари быстро несущейся кареты. Перед каретой скакали двое верховых с факелами.
Большая карета, запряженная цугом, вынеслась из пшеничного поля, завернула, наклонившись так, что чуть не опрокинулась, встала перед бугром, с которого наблюдали русские генералы. Из кареты неуклюже вылезли люди в длинных, темных одеждах.
Путаясь в полах, заспешили наверх.
— Попы, что ли?.. — сказал кто-то из меншиковской свиты. Но оказалось, что прибыли не попы, а депутация от городского магистрата, во главе с самим бургомистром. Бургомистр в длинной до пят официальной мантии, в парадном парике, но в съехавшей набок шляпе нес в вытянутых руках шелковую подушку с символическими ключами города. Подойдя к Меншикову, он опустился на одно колено, протянул подушку. Меншиков слез с лошади, взял большой кованый ключ, полюбовался тонкой ковкой, передал подушку с ключом кому-то из свиты.
Граф Штернфельд не сказал ни слова. Он только крепко сжал руки, точно в них были четки, и смотрел на генералиссимуса не отрываясь.
Потом он повернулся и скрылся в карете.
Глава 8 ДОМ СТАРШЕЙ ГИЛЬДИИ
Близко к полуночи Елизара и Акима разбудили. Со стороны потухающего костра шло тепло, но второй бок коченел: ночь была свежая, и от близкого болота тянуло сыростью.
— Ну, чего там еще? — Елизар, по морской привычке, вскочил разом. Аким поднялся медленнее, все еще не в силах стряхнуть с себя лютого сна.
Все вокруг выглядело странно, призрачно. Землю, как в вату, укутал туман, а над туманом все было залито ярким лунным светом. Луна, чистая, что твое серебряное блюдо, висела на озаренном ее светом небе. Отчетливо был виден зубчатый силуэт города, за городом что-то горело, колеблющийся красноватый отблеск то разгорался, то пропадал. Часовые стояли погруженные по пояс в туман, словно русалки в воду.
— Вот напасть! Выспаться не дадут, — ворчал Аким, вздрагивая от холода. — Ну и места! Все тут не по-людски…
Фенрихов вызывал командир преображенцев. Он сидел перед ярко пылающим костром на чурбаке. Рядом вместо стола поставлен был барабан. На барабане стояла фляга, прижимавшая бумаги. Около командира толпились офицеры, среди них Огарков в своем неизменном пиратском платке.
Командир зевнул, прикрывая рот ладонью, тряхнул головой, чтобы согнать сонливость.
— Не было хлопот, — сказал он хрипло. — Придется оберегать здешних жителей. Швед Штейнбок с войском ушел дальше и заперся в крепости за городом. Решили отсидеться, авось подойдет помощь. А в городе грабят жителей шведские дезертиры. Их надобно выловить или хотя прогнать прочь. Господа офицеры, приказываю каждому выделить команду для патрульной службы и не мешкая идти выручать сих бюргеров.
Пешие и конные патрули свели вместе под команду одного полуполковника. Отряд с барабанным боем скорым шагом двинулся к Маргаретенбургу, пехота впереди, кавалерия — драгуны и гусары — трусили сзади. Провожатым ехал немецкий магистратский чиновник. Он сидел верхом на невиданном русскими солдатами осляти, именуемом мулом. С виду сей мул конь, а уши и хвост ослиные, потому как рождаются они от ослов и кобылиц. Нрава они тихого, хотя и гораздо упрямы, как их отцы-ослы. И все же мул смирнее коня; потому и держат их пасторы, купцы да чиновники, — словом, люди немолодые, степенные.
Поначалу город показался вымершим. В узких уличках тишина, все окна наглухо закрыты ставнями, ворота и двери заперты. Тишину нарушал только треск барабана: двое барабанщиков старались вовсю — знай, мол, наших да понимай, кто идет!
Полуполковник, начальствующий над патрулями, сердито поглядел на сопровождающего.
— Чего ж тут охранять? Тишь да гладь, да божья…
И тотчас из боковой улички донесся истошный крик и стуки, будто швыряли тяжелое из окон. Полуполковник свистнул, приказал подскакавшему кавалеристу:
— Пять человек конных… а мы подождем.
Конные умчались в темную щель, и сразу же оттуда послышался громкий говор, ругань, лязг оружия. Немного подождали. Кавалеристы вернулись, гоня перед собой шайку оборванцев в истрепанных солдатских мундирах. Барабанщики снова ударили марш, патруль двинулся дальше к центру.
То и дело попадались то разбитая лавка, то брошенный посреди мостовой открытый сундук: содержимое выгребли, а ненужную тяжесть бросили. Перед кабаком валялись битые бутылки и пивной бочонок. Бочонок, как горестные слезы, ронял последние капли в лужу пива.
Немец-чиновник повернулся на скрипучем седле, назидательно сказал по-русски:
— Здесь, господин офицер, время терять не стоит. Тут живут люди поплоше, беднота…
Вам следует спешить в купеческие кварталы, оберегать лучших людей.
— А для меня все ваши люди одинаковы… — сердито проворчал командир. — Сказано оберегать слобожан, будем оберегать всех.
Он остановил отряд, начал распределять команды, кому в каком направлении следовать, назначил место встречи перед возвращением в лагерь. С оставшимися двинулся дальше.
Немец сидел на своем полуконе, полуосле, всем своим видом выражая неодобрение. И мул стриг ушами, словно тоже не одобрял.
— А чего это там горит? — поинтересовался Елизар.
— Не горит, а жгут нарочно, — ответил полуполковник. — Перед укрепленным форштадтом шведы освобождают пространство. Мы туда сейчас не пойдем, там Щтейнбок сам держит охрану.
Отряд вышел на центральную городскую площадь. Площадь была неправильной формы, от нее лучами расходились несколько улиц и целая сеть переулков. Посредине торчал какой-то нелепый каменный столб, от него на мостовую ложилась полоса густой тени.
Вдруг откуда-то издали донесся приглушенный хлопок пистолетного выстрела.
Невозмутимого немца словно кольнули, он буквально подпрыгнул в седле.
— Майн готт! — воскликнул он. — Это в доме старшей гильдии! Господа офицеры, господа солдаты, надо скорей туда, выручать господ членов гильдии.