— Стой! Стой, не уйдешь! Я тебя узнал, Бонифатька!..
Бонифатий вильнул в сторону, остановился, вскинул пистолет и выстрелил. Лошадь под Елизаром на всем скаку вдруг качнулась и рухнула. Елизар вместе с ней грохнулся на землю, еле успел высвободить ногу и отползти от раненой лошади, чтобы не зашибла копытом. Шпага завалилась в траву, он не сразу ее отыскал. Вскочил, но тут же вынужден был прислониться к дереву, — видно, падая, сильно ударился.
Погоня промчалась мимо. Последним бежал Аким, под мышкой нес Елизаровы сапоги.
Увидев друга, ахнул:
— Елизарка! Ты раненый?
— Поди ты!.. — с досадой выкрикнул Елизар и в сердцах рубанул шпагой ни в чем не повинное тоненькое деревцо. — Ушел Бонифатька!.
— Какой Бонифатька? — Аким вытаращил глаза.
— Да тот, графский! Пристрели коня, Аким; тяжело смотреть, как мучается животина.
Аким подошел к лошади, поглядел, вернулся.
— Сама околела!.. Обувайся да пойдем.
Мастеру Иоахиму не стали говорить в чем дело, чтоб зря не волновать старика. Суматоху объяснили тем, что на караульных, мол, набежал олень, а может, и не олень, просто чей-то козел.
Солдаты от великого старания могли и перепутать. Старичок долго смеялся, повторял:
— Козел… хи-хи… козел напугал!..
Но караульному офицеру от майора досталось. Приказано было с сего часа выставлять двойные караулы да завести собак.
После обеда в доме синдика появился Федор Павлов. Недавно его произвели в новое звание, из военного фискала он превратился в гевалтигера. В переводе на русский это значило либо человек, имеющий право распоряжаться, либо имеющий право принуждать. Однако сам Павлов от нового звания нисколько не переменился, остался таким же добродушно въедливым, дотошным, каким и был.
— Так, так, — сказал он, выслушав рассказ Елизара. — Бонифатька, говоришь? Графов прислужник? Только он давно уж не графов. Цезарец, видишь ли, им недоволен, прогнал, взял другого камердинера..
Он поглядел на Елизара и Акима.
— Вот так-то, господа фенрихи. Теперь каждый из них сам по себе. А больше вы этого Бонифатьку нигде не встречали, кроме как в гильдийском доме? Вот господин синдик мне тут рассказывал, будто тот дом уж не раз был убежищем здешнему купечеству, его чуть не штурмом пробовали брать, да стены и двери больно крепки. Дверь-то, помните, какая? Вся железом окована. Грабители бы в тот дом нипошто не проникли, кабы им дверь не отворил опять же тот злодей и вор Бонифатька.
Аким ухмыльнулся.
— Это-то мы знаем, господин гевалтигер, мы ж за ним гнались, да он и в тот раз ушел. Мы опосля патрульному начальнику все доложили.
Павлов кивнул.
— Верно, доложили. Теперь я вам расскажу, как сам Бонифатька в тот дом вошел. Дверь ему отворила Катажинка. А Катажинка есть горничная девка твоей паненки, Елизар Артамонов, господин Овчина-Шубников.
Елизар побледнел.
— Не может того быть! — горячо воскликнул он. — Неужто тая паненка у вас? Может, вы ее и в остроге томите?!
На узком лице Павлова появилась тень улыбки.
— Эге, господин фенрих, видно, ты ранен стрелой бога Амура, купидона крылатого; пронзил он твое чувствительное сердце. Не пужайся, не трону я твою прелестницу, никакой за ней вины нет. Да и за ее дворовой девкой тоже. Катажинка та знаешь что показала? Что злодей и вор Бонифатька был крыжацким[8] ксендзом, ее духовным наставником. И панна Анеля поведала, что проживал он, дескать, в монастыре. Имение же семьи панов Стшелецких было в соседстве с сим монастырем.
— Да как же так может быть? — Елизар обращался не столько к Павлову, сколько к майору, с которым успел подружиться и которому верил. — Разве ж отпустят монаха или попа на волю?
— Отпустят. Да и не только отпустят, пошлют, — спокойно ответил майор. — Иезуитский орден всюду, во все страны, во все мирские дела свой нос сует и всякое средство для них хорошо. Прикажет генерал ордена — монах снимет рясу, пойдет на бал плясать, прикажут — пойдет убивать аль грабить. Ну, а шпионство — их первейшее занятие.
— А где эта панна Анеля теперь проживает? — с невинным видом спросил Аким, подмигивая Елизару.
— Уехала, — сказал Павлов. — Вам же, господа фенрихи, тоже надобно ехать к войску.
С порохом без вас теперь обойдутся. Пока вы по городским улицам ездите, Бонифатька будет сидеть притаясь, а вас не станет, может, и вылезет из своего потаенного места. У него тоже дела, не зря ведь пожаловал. Перестанет опасаться быть узнанным, осмелеет.
Тут мы его и ухватим.
Глава 11 ПЕРЕБЕЖЧИК
Похоже было, что осада крепости Кронборг затянется надолго. Русский лагерь принял вид обжитого поселка. Солдаты разместились в землянках и палатках, бойко торговали лавочки маркитантов, возле них всегда толпились свободные от службы люди. Никто уже не обращал внимания на возникавшую иногда перестрелку. Шведы пытались помешать осадным работам, обстреливали апроши — глубокие траншеи, которые начали подходить уже к самому рву. Тогда им отвечала русская артиллерия.
Однажды, когда взводы Елизара и Акима назначены были на земляные работы, вдруг неожиданно заскрипели блоки подъемного устройства — и мост стал опускаться.
— Бросай лопаты! Отходи! — истошным голосом закричал ротный. — Мушкеты готовь!
Между палатками тревожно запела труба, забили барабаны. Весь лагерь пришел в движение.
Мост с грохотом рухнул на другой берег рва, и тотчас по нему лавиной понеслась кавалерия. Стук копыт по гулкому настилу был подобен обвалу.
До сих пор гарнизон осажденной крепости еще ни разу не отваживался на вылазку. Тем страшнее и опаснее казалось то, что происходит сейчас.
Елизар бежал впереди своего взвода по глубокому апрошу, не видя ничего, кроме набросанных с обеих сторон траншеи высоких куч земли. Траншея была длинная, несколько раз загибалась, чтобы ход не простреливался со стен. На мосту все еще грохотала лавина.
«Беда… За конницей кинется пехота… Отрежут!.. — бились в голове тревожные мысли. — Ох, только бы не плен!»
Вдруг бежавшие впереди солдаты замедлили, пошли шагом. Елизар с ходу наткнулся на солдатскую спину, поскользнулся, оба чуть не упали. Упершись рукой в осыпающуюся земляную стенку, с трудом удержался на ногах и тут услышал непонятное — подъемный механизм снова скрипел, мост вновь поднимали.
— Стойте! — задержал фенрих своих солдат. — А ну, подсади, надо поглядеть!
Ему помогли вскарабкаться наверх, выглянуть из-за земляной насыпи. Никакого сомнения быть не могло — мост действительно поднимался. На берегу рва сбились в табун несколько десятков лошадей. Елизар не поверил глазам — лошади были без всадников!
Он взглянул на лагерь — лошади носились повсюду, сотни лошадей и все, все без всадников! Вот те на, что же это такое? Фенрих спрыгнул на дно траншеи.
Апрош впереди освободился, можно было спешить к выходу. Со стен крепости выстрелили картечью, картечь с визгом пронеслась над головами, и сразу же раздалось испуганное ржанье и всхрапы, визг, стоны раненых животных.
Траншея кончилась, люди выбежали на поверхность. Около самого выхода лежала убитая лошадь, рядом билась другая, силилась подняться, хрипела. Весь лагерь словно дымился от пыли. Солдаты остановились в растерянности.
— Не толпись, не толпись! — торопил Елизар. — Беги дальше… Солдаты побежали, чтоб не попасть под картечь. Впереди, где стояла русская батарея, приготовленная на случай вылазки шведов, потный канонир, вскочив на туру — высокую корзину без дна, набитую землей, банником отбивался от коней. Лошади с перепугу натыкались на туры, закрывавшие батарею, грозили их повалить. Остальные артиллеристы пытались спасти картузы с порохом, нехитрое солдатское имущество, свои землянки.
Рушились солдатские палатки, опрокидывались повозки. Навстречу Елизару катился пробитый барабан, за ним волочился ремень.