— Ну чего, господа енералы? Начнем песни петь, али в игры сразимся? Попили, поели, надо и передохнуть.
Случайно встретился глазами с Елизаром, сидевшим на нижнем конце стола.
— А ты что, паря, приуныл? Рожа постная. Нос повесил. Али плохо служить у Талызина? Может, обижает?
Мичман Овчина-Шубников вскочил, вытянулся.
— Никак нет, господин генерал! Всем премного доволен! А выражение у меня оттого, что пребываю в ожидании.
Голубые, навыкате глаза Меншикова раскрылись еще шире. Он с интересом поглядел на мичмана, перевел взгляд на хозяина, лукаво подмигнул.
— Ершист…
Вельможный взгляд выражал сытое благоволение и насмешку. Не таких, мол, чудаков видали. Талызин сплел пальцы на круглом животе, загадочно изрек.
— Ерш — рыба не простая. Невелик, а поди хвати… Он те пером поколет.
За столом дружно грохнули.
— Что, Никита Васильич, страдаешь? Не сладить с молодежью? Признавайся, Талызин, лаешься с помощником? Не больно он тебе покорствует?
Талызин тонко усмехнулся, поглядел на шутников.
— Это как сказать. Может, у других с молодшими бывают споры да разговоры, а у нас нет. Мы оба любители загадки разгадывать. Вот, к примеру, господа, угадайте, что в сием бочонке?
Он качнул подбородком в сторону бадьи. — Пиво! Квас! Водка! Ром! — кричали, развеселясь. Талызин отрицательно мотал головой.
— Да черт там у него., — лениво протянул Меншиков.
— Вот именно! — неожиданно подхватил Талызин. — Он самый.
Вокруг замолчали. Этак-то шутить — не прошутиться бы! За колдовство, якшание с нечистой силой, богохульство, святейший Синод, учрежденный для начальствования над попами, тянул к ответу. Могли наложить эпитимью, штраф и даже насильно постричь в монахи.
— А к примеру, какой он из себя? Рогатый, с копытами, с хвостом?
Талызин в упор уставился на задавшего ехидный вопрос чиновника.
— Не угадал. Виду сей черт самого обыкновенного, а беду наделал большую. Корабль на дно морское уволок, И словно в подтверждение сказанного, со стороны бочонка стрельнуло, будто из фузеи.
Меншиков не выдержал, вскочил, побежал к бадье. Один из обручей на крепком морском бочонке лопнул, распался. И другой скрипел от натуги.
— Чем ты его набил? Смех смехом, а знаешь… Подбежавший Елизар щелкнул каблуками, вытянулся, как на смотру. Левое веко у него от волнения дрожало, даже заикаться начал, хоть и был не из робких.
— Дозвольте доложить! Начинен сей бочонок вещью безобидной, даже пользительной, а что сия пользительная вещь в чертовскую силу превращаться может, сами скоро убедитесь. Воистину от сей силы сгиб корабль «Диамант».
Лицо Меншикова напряглось, стало злым. Он хотел было наклониться, рассмотреть поближе, и тут снова стрельнуло, лопнул второй обруч, и пошло рвать! Расселись клепки, вылетело днище. Петербургский генерал-губернатор упер руки в бока, выпучив глаза, приоткрыв рот, удивленно наблюдал. Потом глянул на Талызина, на Елизара и вдруг раскатился хохотом! Да — каким! Давно уж и слезы текли по щекам, и побагровел, а все не мог остановиться, насилу под ручки отвели к столу, усадили, дали для успокоения выпить кваску.
— Ох, ох! — стонал Меншиков, утирая глаза. — Ой, не могу, кончусь! Горох. горохом расперло! Вся Адмиралтейц-коллегия думает, гадает, а оно вот что… Мокрый горох набух! Беспременно сейчас же Петру Алексеичу отпишу, пущай государь тоже повеселится! Хотя хохотать-то. — Он посерьезнел, строго оглядел присутствующих. — Хохотать-то нам стыдно, совеститься надо. Моряки, а грузить корабли еще не умеем.
Свойств простой клади не знаем. Оказывается, и тут свой секрет есть.
Пальцем поманил Елизара.
— А ну, подь сюда, расскажи толком. Как выведал секрет? Елизар все еще был бледен, потный лоб блестел.
— Никакого секрета ни от кого не выведывал: в поварне подглядел, у стряпухи. Ну и сообразил: «Диамант»-то в переднем трюме тоже…
Меншиков снова раскатился, замахал руками, — Ой, умора! У стряпухи подглядел! Глазаст! Умом востер, ох востер! Недаром на тебя хвалебную реляцию прислали, первый, мол, изловчился со своей ротой на стены залезть, и с той стороны, откель шведы и не чаяли. Своевременно учинил переполох. Шведы к нему, а наши с другой стены пошли на штурм. Молодец! За такое награды достоин, паче всего за остроту ума и догадливость. Ну, чего, к примеру, хотел?
— Мне бы во флот вернуться! Мечтаю дослужиться кораблем командовать! — Елизар выдохнул это одним духом.
Меншиков покрутил кончик уса.
— Ишь чего захотел. А каким кораблем? Знаешь ли, какой корабль-то тебе нужен?
— Знаю! Пусть не велик будет, да хорошо строен. Когда корабль на прытком ходу своем трясет задом, то значит пропорция в его строении есть добрая. Это не я, это капитан Конон Зотов сказал, мой учитель. «Диамант» корму тяжкую имел, на ходу его заносило. И руля плохо слушался.
Меншиков что-то обдумывал, потом с расстановкой сказал:
— Когда б от меня одного зависело, все было б в ладе. Я-то добер. А вот государь… на него как найдет. Вот кабы ты тот крепостной штандарт не утопил да ключи от крепостных ворот, тогда дело другое. В воинском деле, брат, честь — дело наипервейшее. Сперва польза государственная» а следом за ней честь, без этого нельзя.
Он налил в ковш квасу, студеного, с ледышками, выпил, налил еще, обмакнул в холодный квас кончики пальцев, потер лоб и виски. Затем сел к столу, стал пристально разглядывать игру перстней на холеных пальцах.
— Эх, Елизарка, Елизарка, — сказал Меншиков раздумчиво и уже трезвым голосом.
— Нету у тебя этого самого. как говорят, бонера, иначе фортюны… счастья с удачей.
Генерал, мой куманек, — Меншиков всех вельмож на виду охотно зачислял себе в кумовья, в приятели, даже в свойственники. — Генерал, говорю, неспроста велел тебе плыть к царю с регалиями. Знаешь поговорку: «Для хорошего гонца чарочка винца, а за плохую весть головы не снесть». Ну, хорошо, ты опять доказал остроту ума, доказал, как и что, почему флейт потоп. Но сие все-таки не есть фортуна, удача твоя так и лежит на дне моря. Послушай мой совет — оставайся служить у дяди. Он тебя и подвинет, он тебя и не обойдет.
— Нет, я свое счастье снова добуду, откель хочешь добуду, — горячо сказал Елизар.
Меншиков протяжно вздохнул.
— Ну как ты его добудешь? Поскачешь в Германию, другие ключи искать?
— Не, он добудет, — поддержал племянника Талызин. — У него дельные прожекты в голове. Он парень хват.
Меншиков досадливо похлопал себя по затылку.
— Ох уж мне эти прожекты, вон где сидят. Каждый день толкутся, кто с делом, а кто и так. Ладно, порешим вот на чем. Нынче с утра ко мне не заявляйтесь, дайте проспаться с похмелья. А вечером приходите ненадолго, вместе прикинем, как тебя перед государем императором обелить совсем, чтоб ты снова в фавор вошел. Ну помни, Никита Васильич, сухая ложка рот дерет! Ты это поимей в виду..
Глава 20 0 ЧЕМ БЕСЕДУЮТ ИЕЗУИТЫ
Когда был взят русскими Кронборг Бонифатию Лех-Кружальскому удалось выбраться из крепости вместе с крестьянским обозом, взятым для вывозки трупов и для других военных повинностей. Часовые у подъемного моста осветили его фонарем, чуть не подпалив брови, но не узнали, хотя обергевалдигер распорядился на всех постах иметь точное описание внешности опасного лазутчика. Бонифатий раздобыл крестьянскую одежду из домотканины, худую шапчонку. Он оброс седой щетиной, нарочно горбился.
— Проезжай, не задерживайся на мосту! — сердито крикнул солдат. — С души воротит глядеть, как таскают мертвяков..
Добравшись до ближайшей деревни, Бонифатий снова сменил платье, купил лошаденку повыносливее, доехал до города. В городе преобразился в обывателя средней руки, выправил себе бумаги на чужое имя. Так, прибегая ко множеству ухищрений, добрался до Польши, укрылся в францисканском монастыре.
В монастыре и разыскал его граф Штерн фон Штернфельд, возвращавшийся в Вену, и взял с собой.
Дорожная карета въехала в австрийскую столицу рано утром, как только открылись заставы, а днем графа пригласил к себе всесильный министр цезарского двора.