Придется им учинить досмотр.
Увидев флажный сигнал, поднятый на русском фрегате, гамбуржцы стали убирать паруса, но без спешки. Елизар приказал готовить гребной иол доброй архангельской постройки, назначил урядником за рулевого опытнейшего матроза Ивана, того самого, что был некогда у него в денщиках, загребным верзилу Тимофея. Командовать же поставил офицера, только что произведенного в фенрихи из гардемаринов, Петю Огаркова, капитан-командорского племянника.
Иол прытко отвалил, кувырнулся с волны на волну, и вот уже носовой матроз крепко вцепился в веревочный штормтрап, и Петя живым манером полез по нему наверх, сопровождаемый двумя мат-розами.
На корме стоял разряженный, будто вельможа, гамбургский капитан в шелковом кафтане, в шляпе с плюмажем и в дорогих ботфортах, не каких-нибудь там смазных, а в сафьяновых. На боку у капитана шпага, будто у дворянина.
Петя оказался парень расторопный, в дядюшку: не ограничился чтением судовых бумаг, а приказал отбить крышки на люках, чтоб самому слазать вниз, убедиться, нет ли военной контрабанды. Елизар догадался об этом по стукам и по тому, как гамбургский капитан сердито размахивал руками, верно, бранился.
— Молодец, Петька! — довольно сказал штюрману молодой капитан. — Дотошный. Наведет он у них порядок.
Вдруг на палубе гамбургского корабля произошло какое-то волнение. Капитан на корме перестал махать руками, перегнулся через перила, вытянув шею, удивленно глядел на палубу. Русские матрозы в иоле, заслышав шум, поспешно полезли наверх по трапу — подсоблять. Остался лишь один, сторожить шлюпку. Елизар встревожился, что там происходит? Приказал вызвать канониров к орудиям, открыть ставни пушечных портов.
На палубе русского фрегата засвистели боцманские дудки, выбежали и встали под кормой трое юнг-барабанщиков, дружно ударили в свои барабаны. Тревожный рокот понесся над водой.
Гамбургский капитан вдруг метнулся к борту, что-то истошно заорал, потом, сообразив, что не слышно, схватил огромный рупор, приставил ко рту. До Елизара долетали разорванные ветром обрывки фраз.
— Честные гамбуржские негоцианты! — орал капитан. — Я буду жаловаться в наш сенат!.. Вы превышаете…
Елизар рассердился. Ишь какой! Грозится! Не имеет должного решпекта к российскому военному флагу! Командиры военных судов имеют право проверять бумаги пассажиров, чтобы выявить личности. Без этих необходимых мер морскому пиратству не положить конца. Однако что же там происходит?
В пушечный люк высунулась голова фенриха, растрепанная, без шляпы. Петя что-то кричал, но слыхать нельзя, затем он махнул рукой и исчез. И тотчас по штормтрапу, испуганно остерегаясь волн, полезли вниз, в шлюпку, люди в партикулярном темном бюргерском платье. За ними ловко скользнул по канату Огарков и русские матрозы.
Шлюпка отошла от гамбуржцев, погребла к своим. На фрегат-скую палубу стали вылезать незнакомые люди, немолодые, грузные, явно купеческого обличил. Старший из них кинулся к капитану, вытащил из бумажника свой пас — свидетельство о личности, выданное гамбургскими властями, волнуясь, затараторил. Елизар только и различил в этом потоке слов:
— Будем протестовать… беззаконие… — да еще, — сенат… Ну, ладно, будет протестовать, это его дело. А чего ради Петя причепился к этим купчишкам? Он внимательно поглядел на лица толпящихся на шканцах купцов. Передние все незнакомые, а вот задние двое все отворачиваются. Их обоих держит за вороты Тимофей, а Иван вьется рядом, как собака овчарка.
Петя Огарков подбежал к командиру, вытянулся, сорвал с головы треуголку.
— Господин капитан, двоих опознали наши урядники, яко переряженных иезуитов!
— Иезуитов!.. — Елизар мигом сбежал с высокой кормы, где находился, отстранив купчишек, схватил одного из подозреваемых за плечо, резко повернул к себе, вгляделся, ахнул. Перед ним был цезарский граф, бывший дипломат! Но в каком виде!
Лицо бритое, без колючих усишек, волосы, не покрытые париком, прямые, крашены в рыжую масть и брови тоже.
Кинулся к второму, заранее зная, кто это. И не ошибся. Коренастый купецкий приказчик был пан Лех-Кружальский. Этому трудно было изменить свой облик, но и он постарался: отрастил бороду, как голландский шкипер, глаза укрыл под темными очками.
Елизар овладел собой, хотя в душе у него кипела ярость.
— Дивная встреча, — сказал он спокойно. — Вот никогда не чаял встретить вас на купецком корабле и в таком обличье. Что же произошло? Погнали вас из дипломатов, что ли?
Граф с достоинством выпрямился.
— Друг мой, высокие профессии малодоходны. Я еще не слышал, чтобы кто-нибудь разбогател и составил себе состояние на дипломатическом или военном поприще.
Состояние добывают торговлей. Древние гербы нужно время от времени золотить.
— Прибыльна ли ваша торговля? — любезно осведомился Елизар, не скрывая насмешки. — Кстати, чем вы торгуете?
— Чем придется: вином, кожами, пшеницей…
— А господин Кружальский по-прежнему ваш надежный помощник?
У графа забегали глаза, он нахмурился.
— С ним мы встретились случайно, уже здесь на корабле. Прошу не связывать наши имена. Вы, вероятно, осведомлены, что я вынужден был выгнать его еще там, в Эйдере. За его грязные дела я не ответчик.
Елизар взглянул на Бонифатия. Бонифатий стоял потупившись, очень бледный, тяжело дышал.
— А вы что скажете, Кружальский?
— Да простит бог всем, кто свершает великие грехи во имя его… — изрек Бонифатий загадочно и отвернулся от графа.
— Понимаю, — кивнул Елизар. — Вам есть в чем покаяться. Но сейчас уместнее просить милосердия не у бога, а у военного суда. У вас обоих будет время подумать обо всем.
Он приказал вызвать караул и увести Бонифатия.
— Меня одного! — задыхаясь, крикнул Бонифатий.4— А его вы отпустите?
Граф сжал кулаки, шагнул к Кружальскому.
— Вы забываетесь, негодяй, грязный шпион!.. Вас повесят, и по заслугам!
— Нет, дом Альберт! — исступленно закричал Бонифатий, вырываясь из рук державших его матрозов. — Если повесят, так рядом с вами! Я уж постараюсь об этом! В рай или в ад, но мы войдем вместе!
— Взять и графа! — приказал Елизар. — Рассадить по отдельным каморам, обыскать, чтобы не сотворили чего, и сторожить, не спуская глаз!
Море, равнодушное к людским делам, по-прежнему катило куда-то свои бесконечные, бурливые волны. По небу плыли округлые, набрякшие дождем тучки. Гамбургский корабль как привязанный следовал за фрегатом.
Капитан российского флота, командир фрегата «Северная Двина» Елизар Овчина-Шубников испытывал странное чувство, будто в мире вдруг наступило великое спокойствие и восстановилось нарушенное равновесие. Судьба даровала ему удивительную удачу. Дважды он упускал злодеев, сам пострадал от их козней, и теперь всемогущий случай передал их ему в руки. Дальнейшая судьба этих двух иезуитов его не касается, мстить — не его дело. Пусть за них возьмется гевалдигер Павлов, пусть их судят по законам Российской империи.
У мыса Скаген, где стоит маяк, означающий вход в датские воды, навстречу шла сторожевая галера. Гребцы выбивались из сил, работая тяжелыми веслами. Острый нос галеры то и дело утыкался в набегавшую волну, рывком вырывался наружу, пропоров водяную толщу. Тем не менее галера, заметив проходящий русский фрегат, повернула к нему, несмотря на то, что для этого приходилось делать изрядный крюк. С ее палубы махали: «Не проходите мимо! Сообщение!»
Елизар сманеврировал, замедлил ход. И стоило.
Датский офицер с кормы в рупор прокричал великую новость. Вчера вечером, 30-го ноября, при осаде Фридрихсгаль в Норвегии убит в окопах картечью шведский король Карл XII.
— Поздравляю вас, капитан! — прокричал датчанин. — Теперь войне скоро конец.
Елизар снял шляпу и перекрестился. Да будет так! Лучшего, чем мир на земле, человеку желать не должно!