— Я бы не против...— буркнул конвойный.— Только мы уже дважды попадали впросак, да и поистратились порядком... А на кого намекаешь?
— Матушка! В чей дом ты собираешься определить нашу дочку? — спросила жена.
— Есть один служивый, которому приглянулась Цинну. Он видел ее как-то раз в вашей лавке, когда заходил выпить. Сегодня специально послал меня к вам договориться. Он — инспектор из гарнизона Гаою[13], приехал сюда по служебным делам. В наших краях он живет один. Ну, конечно, если уедет к себе на родину, он возьмет Цинну с собой. Как, господин конвойный, согласны?
Супруги посовещались.
— Матушка, если все так, как ты говоришь, нам отказываться вроде не стоит. Устраивай!
В тот же вечер они обо всем договорились, составили свадебную бумагу, и в один из благоприятных дней Цинну, простившись с родителями, отправилась в новый дом. Есть такие слова, которые могут служить предостережением тем, кто покидает родные места. Ведь им, возможно, уже никогда не придется свидеться со своими близкими:
Инспектора из гарнизона Гаою, который взял Цинну наложницей, звали Ли Цзыю. Его семья осталась в родных местах, а сюда он приехал один по служебным делам. С Цинну он сразу же поладил и полюбил ее. Молодая женщина жила в полном достатке, ни в чем не нуждаясь. Было все у нее: и наряды, и угощения,— словом, жизнь текла вольготно. Как говорится: днем праздник Холодной Пищи, ночью — праздник Фонарей[14]. Прошло несколько месяцев. Однажды инспектор Ли получил из родных мест письмо, в котором ему было велено поторопиться домой. Поскольку Ли Цзыю в столице сильно поистратился, он не стал мешкать. Поскорее закончил дела, собрал пожитки и, купив подарки, нанял лодку, которая должна была его доставить к самому дому. В дороге он, как водится, любовался цветами и наслаждался вином, то есть развлекался как мог, стараясь продлить удовольствие. Наконец он добрался до дома, где его встретили слуги и жена.
— Наверное, тебе было нелегко одной управляться с хозяйством,— сказал жене Ли Цзыю после взаимных приветствий и, подозвав Цинну, велел ей поклониться супруге. Цинну, низко опустив голову, подошла ближе.
— Можешь не кланяться! — сказала жена Ли, видя замешательство гостьи.— Кто это? — спросила она мужа.
— Не скрою от тебя, в столице я чувствовал себя совсем одиноким, утром и вечером все один да один, за мной некому было ухаживать. Тогда я решил взять себе подружку. Вот привез ее сюда, чтобы она прислуживала тебе.
Жена инспектора бросила на гостью недоброжелательный взгляд.
— Понятное дело! — проговорила она.— Значит, развлекалась с моим мужем? Только здесь тебе делать нечего!
— Госпожа! Меня забросил сюда случай. Войдите в мое положение, я же покинула свою родину! — проговорила Цинну.
Супруга инспектора позвала двух служанок и приказала:
— Уберите эту девку с глаз долой! Сорвите с нее одежду и дайте грубую холстину, снимите туфли, сделайте волосы как у прислуги... Пусть работает на кухне: таскает воду и топит печь!
Цинну зарыдала.
— Пожалейте хотя бы ради моих родителей! — взмолилась она.— Если я не нужна, отправьте меня обратно. Я верну вам все ваши деньги.
— Хочешь уехать — скатертью дорога! Но сначала я тебя проучу — поработаешь у меня на кухне! Это за то, что ты слишком много веселилась!
Цинну пожаловалась хозяину:
— Зачем вы меня сюда привезли? Чтобы мучить? Поговорите с женой. Упросите ее меня отпустить!
— Ты же видишь, какой у нее характер! С ней не сладит и сам судья Бао[15]! Даже я за свою жизнь не ручаюсь! Придется тебе немного потерпеть. Когда она поостынет, я с ней поговорю!
Молодую женщину отправили на кухню. Через некоторое время Ли Цзыю решил напомнить о ней жене:
— Если девчонка тебе не нужна, мы ее отдадим перекупщику, хоть деньги за нее получим. Стоит ли на нее серчать?
— Наделал дел, а теперь вздумал меня уговаривать?
Жена не переменила своего решения, и Цинну продолжала гнуть спину на кухне. Прошло около месяца. Как-то вечером, когда хозяин проходил мимо кухни, ему послышался чей-то голос. В темноте он едва разглядел Цинну. Женщина подошла к нему, и они, обнявшись, заплакали.
— Я не должен был тебя привозить! Ты страдаешь по моей вине! — проговорил Ли Цзыю.
14
15