Француз присел к столу буквально на пять минут, а потом позвал официанта. И Колян с Саньком увидели своими глазами, как его дама рассчитывается за ужин, вытаскивая деньги из собственного кошелька.
— Вот видишь, я же говорил, что он альфонс! — обрадовано воскликнул Санек, отстаивая свою догадку.
— Да, подожди ты орать! Какая тебе разница кто он! Они, похоже, сматываются! Беги вперед, предупреди ребят, а я тут останусь! Скажи, что брать будем сразу, хватит нам на сегодня погонь!
Санек ушел, а Колян отправился в гардероб вслед за французом и его дамой.
Она получила там легкий кремовый плащ, и ее кавалер галантно накинул его ей на плечи. Сам же остался в рубашке с коротким рукавом и именно так направился к выходу. И тут Коляна осенило, и он даже вспотел от волнения!
— Господи! Это же гостиница Космос, а это ее ресторанный зал! А вдруг этот француз проживает здесь, и выходить отсюда никуда не собирается! Вдруг он доведет сейчас свою даму до дверей и, оставшись в гостинице, отправится в свой номер? Во всяком случае, по его одежде на это было очень похоже!
ГЛАВА 5
Маланья неслась в своем ПЕЖО по трассе со скоростью 120, рискованно сбавляя обороты перед самыми крутыми дорожными извилинами. Ее глаза были наполнены слезами отчаяния, а губы то и дело презренно выбрасывали в пространство злобные фразы. Она негодовала на обстоятельства, на все лады проклинала Покровского, сетовала на самое жизнь! Гонимая чувством страха возможной погони, она то и дело поглядывала в зеркало заднего вида, хоть и отчетливо сознавала, что никакой погони, в общем-то, быть не должно.
Ей удалось сбежать незаметно, до того момента, когда этот прыщавый тип должен был прикоснуться к ней своими широкими потными усеянными мелкими веснушками ладонями.
— А почему потными? — задала она себе попутно возникший вопрос. — Ведь я же к ним никогда не притрагивалась, откуда мне знать?! А наверное потому, что у такого отвратного типа они и не могут быть иными! — убедила себя она, и, обругав ненавистника прыщавым подслеповатым хорьком, всякий раз сужающим свои мелкие безобразные в кучу глазки жадно смотрящие на нее, до узколезвенных размеров.
— Трахнуться ему со мною захотелось! — возмущенно воскликнула Маланья и покачала головой. — Перебьешься! — и тут она злорадно улыбнулась, представив, в какую недовольную, негодующую мину выстроится лицо у этого несостоявшегося трахальщика, как только его шавки доложат, что она просто напросто смоталась, обставив их по всем статьям.
— А Покровский, какая скотина! — продолжала она разговаривать дальше, сама с собой. Да и с кем ей было разговаривать, если она катила одна одинешенька по пустынной трассе в четыре утра. Маланья и раньше догадывалась, что ее любовник, — камень невысокой чистоты, но чтобы до такой степени!
Она зло ухмыльнулась, вспомнив с какой легкостью он согласился подложить ее под этого гнусняка за свой рулеточный долг, когда проиграл все подчистую!
Сева, так звали выигравшего, вытащил из Покровского все зеленые, заготовленные на этот вечер и предложил ему поставить на кон ее, Маланью, а Покровский и согласился, сказав ей, что они делают это так, ради шутки! Маланью больно резануло по самолюбию от предложения Севы и решения Покровского, хотя, самому ему, казалось, даже в голову не приходило, что она способна обижаться на такого рода шутки! Господи, да он совсем ее не знает, раз вообразил себе такое! А ведь он, Слава Покровский, ее любил! Во всяком случае, по своему, а не в такой тонкой степени, в какой виделась ей, Маланье сама любовь. — Любовь мужчины к женщине. Да и какой категорией тонкости мог обладать мужчина, подобный Славе Покровскому, — российскому бизнесмену, вылупившемуся из самых низов, и оперившемуся только внешне! Он, бывший посредственный ученик, выпускник профессионального автодорожного техникума, сын своего советского папы, занимающего когда — то выборную должность партийного организатора на крупном станкостроительном предприятии, и мамы, — заведующей столовой на этом самом предприятии, был приучен к совсем иного рода тонкостям. — Как и кому подмазать, где вовремя подсуетиться, каким образом держать нос по ветру, кому лишний раз улыбнуться, а кого и не заметить при случае! Категории любовных тонкостей его наставники-родители даже и не касались, считая, что с этим любой мужик и так разберется, а может и вообще ничего не считая, как знать!
Сам же Слава любовному самообразованию по части тонкостей время тоже не уделял. Некогда ему было. Он стремился к высокому под иным именем, — к высокому благосостоянию, живя по принципу, что при деньгах любая баба наша!