И как раз в это время вместо серого дождя за окном пошёл самый настоящий снег, он летел крупными хлопьями, бился о стекло, ложился на серый блестящий асфальт.
Сильный человек
Люда Обручева считает двадцать второе октября одним из плохих дней в своей жизни. В этот день мама купила пианино.
Сначала ничего плохого не было.
На огромной машине привезли чёрное блестящее пианино. Два грузчика осторожно стаскивали его на землю. Мама бегала около них и повторяла:
— Ребята, ребята, тише. Не мебель — музыкальный инструмент. Ребята, я прошу.
У мамы сбилась шапка, растрепались волосы. Она ничего не замечала.
— Прошу, ребята! Осторожнее.
— Из просьбы шубы не сошьёшь, — ответил мордастый.
Другой, немордастый, засмеялся. Люда узнала его — это был отчим Жени Соловьёвой, Люда уже видела его здесь, во дворе.
— Добавлю пятёрку, — пообещала мама.
— Десятку, — сказал мордастый.
— Не мебель же, — опять засмеялся отчим, — музыка. Это надо понимать.
Разговаривать и тем более смеяться им было, наверное, трудно: они в это время держали пианино на широких лямках и эти лямки крепко врезались в их плечи.
И всё-таки они оба смотрели на Людину всклокоченную маму с таким видом, что она быстро ответила:
— Хорошо, ребята, десятку добавлю.
— Другой разговор, хозяйка, — хихикнул отчим.
Люда подумала: «До чего противный».
Пианино сразу удобно встало в комнате, которую мама называла гостиной. Папа называл эту комнату зал. Люда называла её просто большой комнатой.
Пианино стояло теперь у той стены, где раньше был книжный шкаф. Шкаф пришлось подвинуть в угол.
Люде сначала нравилось, что у них пианино. Оно сдержанно блестело чёрным лаком, в нём отражался голубой абажур. Клавиши были ярко-белые, чёрные клавиши рядом с ними казались особенно чёрными.
Люда подошла познакомиться, как с человеком. Дотронулась до клавиши осторожно. Звук продержался некоторое время и замер. Пианино отозвалось вежливо и мягко. И можно было нажать другую клавишу — новый звук, праздничный, уверенный, поплыл по комнате и растаял. А если постукать вот по этим клавишам, как будто зайчик бегает. А если по тем — медведь идёт.
— Так мы играли ещё в детском саду, — сказала Люда.
— Инструмент — не игрушка, — ответила мама. — Завтра пойдём записываться в музыкальную школу.
Папа мечтательно промурлыкал:
— Научишься играть, Людмила, будешь исполнять, что захочешь.
— Полонез Огинского, — сказала мама.
— Да. — Папа согласился без энтузиазма, а потом повеселел: — Или «Цыганочку» — ведь и «Цыганочке» научат в музыкальной школе?
— Научат, — скучно ответила Люда.
Она уже почувствовала, что ничего хорошего из этого не получится. Хотя чувство было неопределённое — так, туман набежал и пропал. Люда Обручева не любит всякие туманы, она человек определённый и ясный. Купили пианино, — значит, надо на нём играть. А чтобы играть — надо учиться музыке. Всё ясно и понятно.
Когда Люда легла спать, она ещё некоторое время помечтала. Соберутся гости. Мама подаст пирог с зелёным луком и яйцами. Они будут хвалить пирог. Тётя Клава скажет:
«Когда в доме дружно — тесто это чувствует и хорошо подходит».
Тут тётя Клава многозначительно взглянет на своего мужа, дядю Серафимыча. А он заговорит о другом:
«Хорош пирог, ой хорош. Положи мне ещё. Худеть будем завтра».
Потом мама подаст варенье из брусники. И тётя Клава скажет:
«Ну варенье! Из простой брусники, а как вкусно! Потому что с настроением всё сделано. А когда без настроения — ничего не сготовишь, всё горчит». Брови у тёти Клавы тоненькие, а голос густой.
Дядя Серафимыч будет пить чай не спеша, отдуваясь.
«Положи мне ещё варенья», — попросит он маму.
Мама положит и обязательно скажет:
«Люблю гостей и чтобы ели с аппетитом. Меня, если хвалить, я горы сворочу. Вы меня цените, я вас очень за это уважаю. Человеку похвала и оценка во как нужна!» Мама проведёт пальцем по шее.
А папа скажет:
«Что же теперь? Доску почёта дома завести? Твой портрет на неё вывесить? За пироги твои?»
Мама только махнёт на него рукой.
И вот тут тётя Клава кивнёт на пианино:
«Сколько же за рояль отдали?»
«Это пианино, — скажет мама, — рояль треугольный, Клава».
Мама назовёт сумму. Папа с гордостью посмотрит на дядю Серафимыча. Вот, мол, как живём. Ребёнка своего музыке учим, и никаких средств на ребёнка не жалеем.